Избранное
Шрифт:
Лишь только ступили знаменосцы на Литейный мост, как снова одиночный орудийный выстрел на секунду заглушил оркестр. Колонны Выборгской стороны еще не перешли через мост, а в братскую могилу на Марсовом поле уже опустили несколько гробов.
На Садовой недалеко от Инженерного замка Тимофей Карпович догнал колонну и шепнул Варе:
— Дмитрий — пятый по счету, проводим до могилы.
— Разрешат ли?
— Пойдем к старшему.
На Марсовом поле Варя сменила у гроба Дмитрия молодую работницу. Варя шла третьей, не ощущая ни тяжести, ни того,
Идущие в первой паре солдаты свернули на дорожку. Перед глазами Вари открылось четырехугольное кладбище. Между могил — невысокий дощатый помост. Орудийный выстрел с Петропавловской крепости вызывал здесь, у открытых могил, еще большую скорбь. Варю сменил солдат. Она огляделась по сторонам. Где же Тимофей Карпович? В эту минуту рабочие и солдаты подняли на красных жгутах гроб Дмитрия. Раздался орудийный выстрел, и гроб опустили в могилу. Варе показалось, что колонна Выборгской стороны замерла. Издали доносилось тихое пение:
Прощайте же, братья, вы честно прошли Свой доблестный путь, благородный.У помоста кто-то в военной форме опустился на колени. И больше Варя ничего не видела, земля заколебалась под ее ногами…
Очнулась она на санитарных носилках в комнате, пахнувшей аптекой. Настольная лампа, загороженная простыней, бросала свет на походную аптечку, тумбочку с горящей спиртовкой. «Не в больнице ли я?» — подумала Варя. Нет, не похоже, на ней свое платье, рядом нет кроватей. Луч прожектора робко скользнул по фрамуге и пропал. Свет настольной лампы и пламя спиртовки еще более потускнели.
Что же такое с ней? Чуть приподнявшись на носилках, Варя невольно зажмурилась. Теперь лучи прожектора залили комнату. Ее глаза скоро привыкли к яркому свету. Оглядевшись, Варя догадалась, что находится в какой-то военной канцелярии. Простые столы, шкафы, а на стене учебные плакаты для солдат.
Ей захотелось встать, подойти к окну, но неожиданно она ощутила острую боль, потрогала шею и вместо шарфа нащупала марлю. И тут Варя вспомнила чей-то испуганный крик у могилы: «Боже мой, лопата!» Видимо, теряя сознание, она ударилась о лопату.
Варя позвала: «Есть кто-нибудь здесь?» Никто не ответил. Превозмогая слабость, она добралась до окна. Ей хорошо были видны Марсово поле, деревянный помост, могилы, строгая нескончаемая процессия. И вдруг погасли прожектора. Но Марсово поле не погрузилось в темноту. Колеблющееся пламя факелов озарило путь шествию. От этого неверного света и раздуваемого ветром дыма у Вари заныло сердце.
Она приоткрыла форточку. В комнату ворвался гул орудийного выстрела, траурные мелодии, пение тысяч людей:
Вы отдали всё, что могли…Похороны подходили к концу, над тремя братскими могилами высились продолговатые холмы.
— Надо полежать, голубушка.
Варя оглянулась. В дверях смежной комнаты
Прошло два месяца, и Варя понемногу начала разбираться в том, кто выиграл от февральского переворота. По-прежнему простые люди голодали. По-прежнему Россия продолжала войну. Росло в народе недовольство Временным правительством. Появился лозунг: «Долой десять министров-капиталистов!»
Варин класс в школе уменьшился почти вдвое. Часть ребят родители отправили в деревню к родственникам, три ученика заболели цингой. Попытки Вари открыть на лето детскую площадку оказались безуспешными. Разрешение выдали, а в продуктах отказали. Была возможность поехать на каникулы в деревню, но Варю не радовала встреча с отцом, да и голодно бедноте в Кутнове. Недавно мать сообщала в письме:
«…Вернулся соседский сынок. Недели три хоронился в баньке, а нынче подался в милицию, ловить дезертиров. Батька евонный молебствия устраивает за победу над германцем. Новые поборы пошли. Все наши земляки супротив смертоубийства, а глядишь, одна тащит лукошко муки, другая яиц, третья шерстку, что на валенки сберегала. Кто же для солдат откажет? О тебе Генка худо отзывается: большевичкой обзывает. Благодарим бога, что нам, твоим родителям, сам-то Козлодумов не отказывает в хлебе».
В воскресенье Варя повела сына квартирной хозяйки смотреть туманные картины. В полковой церкви на Спасской улице в это время кончилась служба. Народ хлынул на улицу. Варя взяла за руку мальчика и сошла с панели, но что-то ее заставило оглянуться. У входа стояла нарядно разодетая Соня и раздавала прихожанам какие-то цветные книжечки.
Варя обратила внимание на то, что Соня старается, чтобы книжечки попадали солдатам. Поговорить бы с ней, но мальчик хныкал, боясь опоздать на живые картины.
После сеанса, отведя сына хозяйки домой, Варя пошла на Ямбургскую. Соня была дома. В ее комнате уже не было запаха дешевых духов, на столе лежала стопка соломки, кружок металлической узкой ленты, перья, заколки, а с плеча спадал мягкий портновский аршин.
— Мастерю шляпку, примешь в подарок?
— С удовольствием, только потрафите ли? — пошутила Варя. — Я ведь капризная.
Но Варю сейчас интересовала не шляпка, а как Соня очутилась на церковной паперти.
Проворно убрав со стола, Соня поставила чашки. Варя поймала ее за руку и усадила рядом:
— Я сегодня проходила мимо военной церкви.
— И не призналась?
Варе показалось, что Соня не только не смутилась, но даже была этому рада.
— А я там книжечки раздавала, — показала она одну Варе. Внутри корочек была листовка, похожая на те, что она видела у Тимофея Карповича. Варя придвинула лампу.
«Товарищи солдаты, рабочие и крестьяне, матери, невесты, сестры, — читала она шепотом. — Каждый день война уносит тысячи людей, с каждым днем все больше сирот и вдов…»