Избранное
Шрифт:
Незадачливого министра и главнокомандующего попыталась выручить Брешко-Брешковская. Поднималась она с сиденья по-старчески, осторожно; был момент, когда казалось, что ее дряхлая фигура так и останется в полусогнутом положении, но сестры милосердия вовремя подхватили ее под руки.
Надоело ли солдатам шуметь, уважение ли к старости или любопытство тут было, но многотысячная толпа на плацу вдруг затихла, будто перед молитвой. Офицеры воспользовались этим, оттеснили солдат от машин.
— Граждане солдаты, к вам обращаюсь я — бабушка русской революции, —
Солдаты разноголосо зашумели. Теперь им трибуной служил не «пятачок» у автомобилей, а деревянная «кобыла». Варя не видела, когда на «кобылу» забрался солдат, его голос привлек ее внимание. Вид у этого солдата был жалкий. Застиранные брюки и гимнастерка, на ногах ботинки и обмотки — тип забитого обозника военного времени, а говорил он рассудительно.
— Мы, солдаты, не такие уж противники войны. Если война за народные интересы, то мы за такую войну, а получать «деревянного Георгия», чтобы наживались господа помещики и фабриканты…
Корнилову явно не нравился самостийный солдатский митинг. Он приехал сюда, чтобы привести солдат к присяге Временному правительству. Командир батальона догадывался о плохом настроении главнокомандующего. Он шепнул капельмейстеру. Оркестр заиграл вальс. Новый оратор постоял на «кобыле», ничего не сказав, спрыгнул.
Автомобили выехали на дорогу. Командир батальона скакал возле машины главнокомандующего, в чем-то оправдывался. Корнилов теребил ус и молчал.
Едва закрылись ворота за машинами, как Ловягин вошел в комнату, подсел к Варе:
— Ну и дела!
— Слышала, — Варя кивнула на раскрытое окно, — старушке мешали говорить. Можно не соглашаться…
— У нас, слава богу, обошлось без скандальных происшествий, а от саперов эсеровская «богородица» едва унесла ноги.
— Хорош Корнилов, женщину обижают, а он хмурится и ус теребит. Хорош генерал!
— Эх, Варя, мы живем в непонятное время. Корнилов — главнокомандующий без армии, армия почти вся у большевиков! В соседнем полку солдаты потребовали, чтобы Корнилов первым принял присягу.
— Подчинился?
— Вылез из машины, преклонил одно колено, перекрестился на купол полкового собора и прочел слова присяги. Присягал и я, а кому, зачем…
Ловягин сжал руками голову. Варя постаралась отвлечь его мысли от неудачной встречи высокого начальства.
— Даша мне рассказала про ваш неожиданный приезд. Обещали не раньше зимы.
— Не моя воля. Приехал за пополнением, а тут узнал про чудачество Агнессы. У меня серьезные намерения. Но она еще мне не жена, не прикажешь. Раскройте ей глаза, как в народе смотрят на «батальон смерти»…
У Вари до вечера было свободное время, но Ловягина вызвали в штаб. Среди пятнадцати тысяч солдат запасного батальона нашлось только триста добровольцев.
— А остальные пойдут по
У ворот Ловягин обнял Варю, ей показалось, что глаза у него затуманились слезой.
Варя не скрыла от Агнессы, что была у Ловягина в казарме. Агнесса старалась себя оправдать:
— Убивается, а причина?! Я вступаю в батальон не флиртовать. Другой бы гордился такой невестой.
Агнесса решила склонить Варю если не к вступлению в батальон ударниц, то хотя б к одобрению своего поступка. Она уговорила Варю сходить с ней в штаб. «Батальон смерти» размещался в казармах жандармского дивизиона на Кирочной улице, недалеко от Литейного проспекта. Парадная оказалась на замке. В полукружье двора пахло перепрелым навозом. Агнесса зажала нос платком и проскочила на черную лестницу. «Ну и вояка», — усмехнулась Варя.
С горьким чувством Варя рассталась с Агнессой.
На пятые сутки Агнесса сбежала из «батальона смерти». Варя решила ни о чем ее не расспрашивать. Но едва она успела продиктовать Боре задачу, как пришла Агнесса и увела ее к себе.
— Что там, Варенька, творится, какая я была дура, что не послушалась Валентина. Отказалась пойти на офицерский кутеж, так меня навоз поставили возить. Хорошо, папин знакомый генерал был в это время в Петрограде…
Вторую неделю в пригороде горели леса и торфяные поля. Никто не тушил пожаров. В городе было душно, дымно, пахло гарью. Копоть оседала на окнах. Выходя на улицу, Варя оглядывала небо — оно не предвещало дождя, а нужен был хороший дождь — ливень.
Петроград жил в предчувствии каких-то новых, грозных событий. Еще не забылся расстрел войсками Временного правительства манифестантов у Публичной библиотеки, а город уже снова наполнили слухи о предстоящем выводе из столицы революционно настроенных полков, о предстоящем падении Риги. Вывести полки не удалось, а Рига пала. Изменник Корнилов открыл немцам дорогу на Петроград. Давно ли Керенский называл его «первым солдатом республики»?
В конце августа Теренины на несколько дней выехали в Келломяки за грибами. Они увезли с собой и Варю. Вслед за ними приехал на дачу Бук-Затонский. Он не дождался экипажа, пришел со станции пешком и сразу увел Бронислава Сергеевича к заливу.
Поход за грибами был отменен. «Что-то случилось в городе серьезное, — решила Варя. — Но что?»
Первым вечерним поездом Бук-Затонский и Бронислав Сергеевич уехали в Петроград. С ними собралась было и Агнесса.
— Сиди на даче, — сердито сказал ей отец.
Все-таки Агнесса узнала от Бук-Затонского, что Петроград объявлен на военном положении.
— Бук так переживает за Керенского! Корнилов оказался большой свиньей. Отдал немцам Ригу и в довершение всего идет с казаками и конницей на Петроград. Это правда. Бук привез папе манифест.
Она показала Варе листовку.
— Смотри, начинается, как у царя.
Листовка была отпечатана в хорошей типографии на плотной бумаге с водяными знаками. Агнесса была права — Корнилов подражал манифестам Романова: