Избранное
Шрифт:
Вера Евсеевна все ходила от стола к буфету, достала вазочку с печеньем, покачала головой, поглядев на пустую сахарницу.
— Я ведь сейчас почти и не хозяйничаю. Толя на работе обедает.
— Если это для меня, то спасибо, я не буду, я скоро уйду.
— Нет, мы еще с вами посидим, попьем кофе. Нам ведь надо узнать друг друга, не так ли?
Галя растерялась.
«Что она думает обо мне? И если ей сказать про Тимку, поверит она?» Вера Евсеевна унесла в кухню кофейник. Галя на цыпочках, будто делая что-то запретное, подошла к письменному столу.
Сколько
Вот Вера Евсеевна, еще молодая, круглолицая, со смешным валиком вокруг головы, а рядом мужчина — это Тимкин дед. Большой портрет очень красивой женщины — на оголенных плечах белый пышный мех — это, наверное, Толина тетка, он говорил, что тетка у него артистка.
Множество карточек детей — ведь все это родственники Тимки. И он никогда не узнает о них. Пройдет по улице мимо родного дяди или двоюродного брата и ничего не будет знать…
— Карточки смотрите? — спросила Вера Евсеевна. — Сын меня ругает за них, а я воскрешаю прошлое. Одних уж нет, другие изменились.
В дверь слегка постучали. И тут же вошла женщина средних лет, строго и хорошо одетая.
— Вера Евсеевна… — начала она. И запнулась.
— Ну, ну, — поощряла ее хозяйка.
— Нет ли у вас катушки белых ниток? — Женщина улыбалась и все поглядывала на Галю.
— Сороковой номер вас устроит? — лукаво спросила хозяйка.
— Ну, хоть какие есть…
В дверях женщина быстро покивала головой. «Очень, очень!» — шепотом сказала она.
— Соседка, — пояснила Вера Евсеевна. — Химик, недавно диссертацию защитила. Муж — между нами говоря — довольно ограниченный человек, хотя тоже научный работник. Славные люди, но очень любопытные. Вот увидите, сейчас и бабушка явится.
Галя подумала: «Сейчас все скажу». Она низко опустила голову, чтоб не смотреть на мать Анатолия, но почувствовала на своем плече ее руку.
— Не надо. Ничего не надо объяснять. Вы пришли ко мне за справкой, верно? Вот и все. Раз ему так хочется, не будем ставить точек над «и». Другое дело, что он никого этим не обманывает. Но мужчины — большие дети. Будем потакать их маленьким капризам. Я не сомневаюсь, что мы с вами понимаем друг друга. Не так ли?.. — Вера Евсеевна говорила быстро, не дожидаясь ответов. — Он стал такой раздражительный последнее время! Я объясняла это неудовлетворенностью. Но теперь понимаю: он стоял на пороге. Вам знакомо это состояние души, когда стоишь на пороге решения? Он далеко не обычная натура. За внешней грубостью — глубокая рафинированность. Это трудно. Отчасти в этом виновата я, которая отдавала себя сыну без остатка.
Опять постучали в дверь.
— Ну вот, я же говорила… Войдите. Еще одно явление — бабушка. Будем снисходительны к человеческим слабостям.
С бабушкой явилась и перевязанная Катенька.
— Чайник у тебя кипит, — сообщила бабушка, подошла к столу и, подперев рукой щеку, спросила: — Звать-то как?
Потом поинтересовалась:
— Родители-то есть?
Вера Евсеевна развела руками:
— Простим эту святую простоту. Катюша, возьми печенье. Через минуточку будет кофе.
Она легко побежала на кухню. Бабушка
— Ученая?
— Недоученная, — усмехнулась Галя.
Старуха понимающе кивнула:
— Евсеевна рада, рада, аж ноги ее не держат. Прибежала — идите, говорит, Толину невесту смотреть. Она баба ничего, колготная только, а так ничего, простая.
— А Толя? — вдруг спросила Галя.
— Ну, это другой разговор. Вот я говорю, — повернулась бабка к вошедшей Вере Евсеевне, — хватит Анатолию над матерью командовать. Теперь пущай над женой покомандует.
— Ну-ну-ну! — Вера Евсеевна погрозила ей пальцем.
И снова Галя не нашла в себе сил прекратить это заблуждение, потому что, выпроводив бабку, Вера Евсеевна снова заговорила про Анатолия, а Гале нужно было все о нем знать.
— Иногда я обвиняла себя в том, что рядом с ним нет друга. Общение со мной повысило его требовательность. На мои осторожные намеки он мне говорил: «Что тебе, черта в доме не хватает?» Вы представляете? Но я понимала, что за этой наигранной бравадой таится неудовлетворенность теми, кто был вокруг него. И то, что он решил представить мне вас именно так, показывает, насколько он тонок и душевно раним. И вы знаете, я всегда мечтала, что мы, две женщины, заключим между собой некоторый союз, так сказать, творческое объединение…
«О чем она говорит? — пыталась понять Галя. — Какой ей союз нужен?»
Но Вера Евсеевна торопилась высказать все свои требования:
— Видите ли, при нас, я имею в виду себя и сына, невозможны пошлость и обыденность. Так уже мы устроены, так я его воспитала. Как хорошо, что наша встреча состоялась именно в этом плане, когда возможен разговор на полутонах. Мне очень хочется, чтоб вы все уяснили себе «до». Вы меня понимаете, до… всех точек. — Она мило рассмеялась.
«Она же просто дура, — вдруг явственно поняла Галя, — и вот ей сказать про Тимку? Да на что она ему нужна?»
Все это надо было кончать. Кончать и уходить. Галя сказала:
— Простите, вы, кажется, не так поняли. У меня семья, сын… — Она немного помолчала. — Просто заместитель начальника бюро обмена товарищ Крачевский попросил меня передать Анатолию, что нужна справка.
Вера Евсеевна вскинула и соединила руки. В этом жесте было не то разочарование, не то облегчение.
— Боже мой! А я вообразила совсем другое! Ах, как иногда подводит человека обостренная тонкость! Мы видим мир совершенно иначе. В самых обычных явлениях нам чудится нечто скрытое. Не правда ли? Ведь вы тоже что-то ощутили? Что-то поняли?
Но из ее желания втянуть Галю в круг избранных натур ничего не вышло.
— Я поняла, что произошло недоразумение, — сухо ответила Галя.
— Значит, действительно надо достать справку? Из поликлиники? Ну конечно, на бланке, с печатью. Ах, Анатолий, не понимаю, для чего ему это нужно? Всю жизнь жили тихо, относительно спокойно и вдруг…
Она озабоченно похрустела пальцами. Потом спохватилась:
— Пейте кофе, пожалуйста. Так, значит, у вас уже сын? Сколько же ему лет?
— Десять месяцев.