Избранное
Шрифт:
Она замолчала. В секундной тишине из задних рядов раздался басовитый Полин голос:
— У тебя, что ль, занимала? Не у тебя, ну и помалкивай.
Алла Трофимовна постучала карандашиком. Ей было свойственно находить выход из сложных положений. А тут, пожалуй, все складывалось к лучшему.
— Вот мы и выслушали суровую, но дружескую критику одной из кандидатур, — сказала она.
Владлен Максимович посмотрел на нее несколько удивленно, но промолчал.
— А теперь дадим слово самой Антонине Васильевне.
А Антонина
— Ну, что я не так сказала? — в тишине надсадно крикнула Люба.
— Все ты врешь! — опять издалека прогудела Поля.
И Антонина Васильевна вдруг поняла, что она не опровергнет ни одного Любиного слова.
— Значит, с критикой согласны? — спросила Алла Трофимовна.
И Антонина Васильевна ответила даже весело:
— Согласна… Только что же бега? На них многие ходят… Интересно…
— А по-моему, в Большой театр интереснее, — сказала Алла Трофимовна. — Конечно, это мое личное мнение и в порядке шутки, — добавила она. — Ну что ж, может быть, обсудим теперь вторую кандидатуру?
— А чего ее обсуждать, — сказала Поля, — она денег не занимает, по театрам не ходит…
— Я мать своего ребенка! — выкрикнула Люба.
— И, кроме нее, в целом свете ни у кого детей нет…
По столу застучал карандашик.
— Полина Ивановна, вы просите слова?
— Ничего я не прошу. Я свое сказала.
И никто больше не хотел ничего говорить. Все проголосовали за Любу, за Любовь Петровну Онину, за которой ничего худого не водилось, которую подлец муж бросил, которая ребенка одна воспитывает.
Антонина Васильевна в этот день работать больше не могла. Как-то руки у нее опустились и настроение пропало. Не то чтобы очень она уж стремилась к руководящей должности, но что-то поманило, блеснуло интересное и исчезло. А женщины вокруг понимали ее состояние, им было неловко, они даже разговаривали с ней шепотом:
— Нам бы тебя желательней, да видишь, вот как…
И она, смущаясь, отвечала:
— Ну, почему же, все правильно…
И, чтоб не видеть сочувственных взглядов, пошла в гастроном из отдела в отдел, без всякой цели, посмотреть на людей. А был час пик, когда все спешат с работы и забегают в магазин купить чего-нибудь вкусного к чаю, или мяса на завтрашний обед, или бутылочку. В кассах и у отделов стояли большие очереди, все люстры горели, и желтые ливанские яблоки высились пирамидами.
«К Зинке, что ли, съездить? — подумала Антонина Васильевна. — Яблочек Коле взять бы».
Она потужила, что нет денег, безнадежно сунула руку в карман халата и обнаружила давешнюю Полину пятерку.
И тут стало радостно, что за яблоками ей не надо
Она пошла вниз, отобрала кило самых лучших яблок, взяла двести граммов «мишек» и мармеладу для Зинки.
Поля стояла в дверях своего отдела. Антонине Васильевне не хотелось, чтоб Поля ее пожалела. Она первая сказала:
— Ну что, успокоилась?
— Скинулись, — удовлетворенно кивнула Поля, — на троих. Алка, Максимыч да я. Всё не одной отдуваться.
Так и день прошел. И все уже было ничего, все понемногу забывалось, только когда надевали шубы и сапожки, Любовь Петровна сказала громко:
— Вы на меня не сердитесь, Антонина Васильевна. Я ведь по-простому, от души. Я искренний человек.
А она не сердилась. Не хотелось только еще что-то выслушивать и на что-то отвечать.
На улице Антонину Васильевну охватило вечерним морозом, перед глазами поплыли красные и зеленые огни машин, заскрипел под ногами снег, и она больше совсем не тужила о прошедшем дне, где все сделалось как надо. Она радовалась, что увидит Кольку, маленького, с гибкими птичьими ребрышками и серыми отцовскими глазами.
И еще по привычке мысленно корила своего покойного мужа за то, что бросил он ее ради нескладной, неумелой Зинки, которая и ребенка не может вырастить, если ей не помочь.
А снег падал крупными хлопьями, и пахло, как в молодые дни, свежими огурцами и бензином.
ПОСЛЕ РАЗВОДА
В пять Вера Петровна задержала Любу на работе. Часа два они провозились, а в начале августа дни уже заметно укорачиваются, и домой Люба пришла, когда в комнатах стемнело.
В кухне стояла немытая посуда, постель Володи с утра не прибрана, сам где-то во дворе. И без того на душе тошно, а уж если в квартире грязь, так впору удавиться. Люба принялась наводить порядок. Она любила работу и даже самую грязную умела делать быстро и красиво. Пока кипели щи да жарилась картошка, Люба перемыла полы в кухне и в ванной, убрала с дивана Володину одежку. В комнатах было чисто, но Люба каждый день протирала шкаф и сервант шерстяной тряпкой. Поэтому мебель у нее была как новая и книги в стеклянном шкафу так и блестели переплетами.
Раньше, когда Виктор жил дома, Люба заставляла его обертывать книгу газетой, потому что читал он неаккуратно и даже мог засыпать страницы пеплом от сигарет. Сейчас книги стояли плотно в рядочек. И вдруг Люба увидела в верхнем ряду дыру! Первая мысль была, что без нее приходил Виктор. Потом пригляделась, разобралась, какой не хватает. Оказалось — первого тома сказок из «Тысячи и одной ночи». Второй том на месте, а первого нет. Издание академии, с цветными рисунками. Эту книгу сейчас ни за какие деньги не купишь.