Избранное
Шрифт:
Ксения Петровна отдернула шторы. Синий туман осеннего утра стоял за окном. А на столе в плетеной корзине возвышались белые гвоздики и колыхалась воздушная травка.
Цветы доставили вчера к вечеру. Рассыльный из магазина позвонил один раз, ему открыла Нюра. Она крикнула в дверь: «Вадим Митрич, это вас», и Вадим принес в комнату букет. Ксения не успела бы ничего придумать. Вадим сам все объяснил. Он вынул бледно-сиреневую записку с одним словом: «Благодарю» — и засмеялся:
— Тонкий пациент пошел, благородный, даже фамилии своей не
Не будь в комнате Шурика, Ксения сказала бы мужу все. На этом разрушилась бы их семья, их дом. Но за столом сидел Шурик и тоже смеялся.
Ксения крикнула:
— Хватит, ну хватит вам наконец!..
Она ушла на кухню. Там Тонечка учила своего мужа чистить селедку:
— С головы, с головы поддевай шкурку. А я не для того маникюр делаю, чтоб тебе селедку чистить. Захотелось селедочки — сам и приготовь.
Она победно косилась в сторону Ксении — ждала ее одобрения.
— Ну и что ж, и почищу, — гудел Гриша, терзая селедку большими крепкими руками.
В ванной Нюра купала дочку.
— Ксения Петровна, тебе руки помыть? Ничего, заходи…
Ксения вышла на лестничную клетку. Там было тихо.
За ней прибежал Шурик:
— Ты чего здесь стоишь? Мы чаю хотим.
— Мусор я выносила, понятно? — рассердилась Ксения.
Нужно было подумать о том, что же теперь делать, а она не могла сосредоточиться. Казалось, непрерывные домашние дела не дают ей ни минуты покоя, но она сама хваталась за всякое дело, чтоб не оставаться наедине с собой.
…И вот снова наступило утро.
Вадим принес хлеб, побежал на кухню ставить чайник. Он старался помогать Ксении по хозяйству, особенно с тех пор, как занялся скульптурой.
Ему пришлось оставить работу, Ксения сама настояла на этом. Ведь стоило Вадиму взять в руки кусочек хлебного мякиша, конфетную бумажку или просто деревянную чурку, как на свет появлялись забавные человечки, зверюшки, птицы. Все вокруг кричали: «Талант, талант». А когда Вадим бросил медицину, которую никогда не любил, эти же люди его осудили: «Ну знаете, все же рискованно. В таком возрасте, еще неизвестно, что выйдет…»
Ксения и Вадим сами знали, что рискованно, что жить станет труднее. Они называли это — «наш великий эксперимент».
Но Вадим не должен был чувствовать себя униженным оттого, что семья живет на зарплату Ксении. Он говорил:
— Ксюша, я куплю сигареты, они дешевые…
Он перестал ходить на футбол, не возобновлял подписку на свой любимый спортивный журнал.
Однажды на улице он насильно отвел Ксению от заманчивой витрины: «Ну что ты восторгаешься всякой тряпкой!» А потом жаловался: «Ты же должна понять, я тебе сейчас ничего не могу купить!..»
Расточительный и беспечный, он теперь тщательно записывал, на что истратил деньги. Счета его никогда не сходились. Вадим злился:
— Врач из меня не получился, бухгалтер тоже не получается. Черт знает, на что я годен.
Ему надо было отвечать: «Ты художник».
Тогда
— Как человеку нужно, чтоб в него верили! Признание и успех могут способного художника превратить в талантливого. Посмотри, как у меня вышел этот наклон головы. Здорово, правда? Чувствуешь?
Надо было видеть, чувствовать, понимать, подбадривать.
И за это жена его разлюбила? А если нет, то что же произошло? Какое же этому найти название и оправдание?
Ксения смахнула пыль, натерла суконкой пол во всей комнате, кроме угла, заставленного работами Вадима. Раньше она не представляла себе, что скульптура такое грязное дело. Хорошо, что теперь Вадим работает в мастерской товарища, иначе хоть из дома беги. И так скульптурами забита вся комната. Шурик на лыжах. Шурик с мячиком. Голова Ксении. Вадим долго добивался: «Должно быть видно, что у тебя волосы светлые, а глаза темные». Ксения считала, что скульптура цвета глаз передать не может. Но вышло хорошо — голова чуть склонилась к плечу, так Ксения всегда слушает собеседника. И волосы рассыпаны по лбу, выбиваются из прически — похоже. Нос, как говорит Вадим, «с минимальной утиностью», — тут он ей польстил. Вырезанная из дерева фигурка так и называется — «Ксюша». И с книгой — тоже Ксения. Это первая скульптура, за которую Вадим, может быть, получит деньги.
Утро шло, как всегда. Все привычные дела делались одно за другим. Два бутерброда Шурику в школу, два себе на работу. Шурику налить стакан молока, себе и Вадиму чай.
К чаю Ксения едва притронулась и ушла за шкаф одеваться.
Вадим шелестел газетой, Шурик ел колбасу, и, конечно, без хлеба. А она выбирала платье, такое платье, чтоб быть в нем красивой и желанной для человека, который еще два дня назад был ей только сослуживцем.
Шурик крикнул:
— Мам, я пошел.
Вадим сказал:
— Я определенно знаю — фигура должна быть больше натуральной величины. Иначе скульптура производит жалкое впечатление. Ты меня слушаешь?
— Слышу.
— Знаешь, Махров заявил: «Женщина с книгой — это слишком обыденно». Я вот до сих пор не пойму, дурак он или подлец. Как ты думаешь?
— Дурак, — повторила Ксения.
— Вот получу деньги, поведу тебя в ресторан.
Она подумала: «У Шурика нет зимнего пальто, сам донашиваешь последний костюм. Вечные фантазии…» И сказала:
— Ну, вот что — котлеты в холодильнике. Картошку подогрей и положи ложку сметаны. Кисель в синем кувшинчике. Придешь и покормишь Шурика.
— Я буду в мастерской.
— Только покорми Шурика.
— Не маленький, сам поест.
— Нет, он маленький. И целый день ребенок не может быть один.
Ксения сама услышала, как неприятно резко прозвучал ее голос. Ей стало стыдно. Ну а если бы Вадим работал по-прежнему, по-настоящему, в больнице, в амбулатории? Как сложно они раньше комбинировали часы своей работы, чтобы отвести Шурика в ясли, в детский сад и привести его домой!