Избранное
Шрифт:
И когда он наконец решится, закреплять его решение заботами, женскими уловками, хитростью.
Унизительно и ненужно.
Почему она так безоглядно поверила, когда ей сказали: «Без вас темно, без вас нечем дышать»?
Ей до сих пор никто не говорил таких слов. С Вадимом все было иначе — молодо, просто и очень давно. Она ему однажды напомнила его первое робкое объяснение, он засмеялся: «Все мы бываем дураками…» Как-то еще он сказал: «Что мне, собственной жене в любви объясняться, что
А своему другу, который отлично знал, с кого Вадим лепил обнаженную фигурку, он объяснял:
— Понимаешь, у моей натуры спина кругловата и бока немного высоки.
И тогда она вдруг отчетливо поняла, что не хватало в их отношениях тайной радости, которая освещает жизнь.
Может быть, они слишком хорошо знали друг друга до того, как поженились? Пять лет они проучились вместе, пять лет Вадим сидел с ней рядом, и его дразнили «Ксеночкина тень».
Он один называл ее Ксюшей. Ксения сердилась. Тогда Вадим стал ее звать Ксюшенька-душенька. Глуповато, но им это нравилось.
А в какой день она стала просто «Ксюшей», этого они не заметили оба.
Когда-то они разговаривали друг с другом подолгу, о всяком — о серьезном, о пустяках.
Теперь Ксения не требует: «Поговори со мной». Она спрашивает: «За квартиру заплатил?», «Шурик надел шарф? Сегодня ветер». А Вадим говорит: «Врач не врач, а баба всегда баба. Вечно их простуда пугает».
А ей надо было чувствовать себя жизнью, воздухом, без которого нечем дышать.
7
Любаша наливала в тарелку густой гороховый суп. Евгения Михайловна доедала второе. Кроме нее за столом сидел большеглазый, горбоносый мальчик-подросток с зализанным вверх чубиком. Он настороженными глазами смотрел на дверь и, когда вошла Ксения, привстал.
— Сиди, — велела Евгения Михайловна.
— Я думал, он, — красивым, мягким голосом сказал мальчик.
— Доктора Колышева сын, — пояснила заведующая.
— Очень похож.
Мальчик повел плечом, усмехнулся и ответил:
— Все так говорят.
Ксения с щемящим интересом рассматривала сына Алексея Андреевича. Мальчик немного старше Шурки, но совсем другой. Шурка — щенок, с чужими до дикости застенчивый, среди своих до дикости озорной. Этому, конечно, тоже не просто дается его светское обхождение. Он сидит вытянувшись и оглядывает комнату выпуклыми отцовскими глазами. Он сам может начать разговор, на что Шурка никогда не отважится.
— Простите, а он долго может задержаться?
Евгения Михайловна оторвалась от журнала:
— Что это ты как-то неуважительно отца называешь? Ну, сказал бы — папа или хоть по имени-отчеству.
Она перегнулась к окошечку, соединяющему комнаты, и стала что-то
— Я это почему спросил. Вот мы вызывали «неотложку» к моей маме, так они очень быстро сделали укол и уехали.
— Так то «неотложка». Они всегда торопятся. А если б что серьезное — нас бы вызвали.
Мальчик подумал:
— Значит, «скорая» выше «неотложки»?
Ксения вспомнила вечные Шуркины проблемы: кто сильней — слон или тигр? Кто главнее — маршал или академик?
На «скорой» работает отец, пусть она будет главнее.
— Конечно, «скорая».
Он кивнул.
Евгения Михайловна не упустила случая высказать свое мнение:
— Они на этой «неотложке» сами мучаются и больных мучают. Сразу три, а то и четыре вызова. Вот и разберись, к кому раньше ехать. Как ни верти, а кто-нибудь последним окажется. Это вопрос серьезный. Я считаю, что для пользы дела нас надо объединить.
Три звонка прервали ее рассуждения. Мальчик проводил Евгению Михайловну внимательным взглядом:
— Вот так быстро надо ехать?
— Конечно. Иногда от нескольких минут зависит жизнь человека. А ты тоже будешь врачом?
Он решительно сказал:
— Нет. Я буду делать машины.
— Какие машины?
— Ну, автомашины. Новые марки. Или просто машины. А доктора ведь ничего не делают.
— Ну знаешь, ты какую-то чепуху говоришь. Я вот сегодня одного мастера от смерти спасла. Он через месяц начнет столы делать или стулья, — значит, в каждом стуле мой труд будет. А сколько таких мастеров у каждого врача на счету!
Этот довод его обескуражил, но не убедил. Он засмеялся, стал искать возражений и не мог найти.
— Ишь какая вы хитрая. Нет, так не бывает…
Теперь он перестал следить за собой, положил локти на стол, наклонил голову. Ксения видела обтрепанные рукава его школьной курточки, пожелтевший краешек воротничка, нечищеные ботинки. Она не отпустила бы в таком виде Шурку к отцу, если бы… Господи, неужели Шурику придется так встречаться с Вадимом — где-нибудь на работе, на улице… Это невозможно.
Скрипнула дверь. Раздались голоса. Мальчик опять привстал.
Расстегивая на ходу шинель, вошел Алексеи Андреевич.
— О, у меня, оказывается, высокий гость!
Он аккуратно повесил одежду, провел ладонями по светлым, откинутым с высокого лба волосам.
— Ну вот, Ксения Петровна, мой Андрюшка, Андрей Алексеевич. Ничего экземпляр, а? Как вы находите?
Он потрепал мальчика по затылку. Андрюша не шевельнулся.
— Ну и работка у меня была! Целое семейство, от мала до велика. Отравление грибами со всеми последствиями. Мы с Васей промывали, промывали.