Избранное
Шрифт:
А Сема ничему цены не знал. Получку он растрачивал в несколько дней, а потом «стрелял» у товарищей по пятерке. Купил дорогой фотоаппарат и быстро к нему остыл. Он любил мечтать:
— Есть такие машины — вездеходы. Едешь, едешь… речка — пожалуйста — переплывет, овраг — перелезет.
— Рассчитываешь приобрести?
Машина тем временем выехала на малоосвещенное, почти пустынное шоссе. Кое-где кучно светились огоньки, по сырому асфальту струились ручейки света. Потом опять темно. Сообщили, что авария на восьмом километре, а Ксении казалось,
— Здесь, — предупредил Володя.
Ксения сказала:
— Андрюша, умоляю, веди себя незаметно.
Она знала, что бесполезно просить мальчика не вылезать из машины. Он выскочил первый, и она тотчас потеряла его из виду.
На месте происшествия уже действовали работники ГАИ. Что-то измеряли рулеткой, что-то записывали.
Видимо, уже прошли первые горячие минуты аварийной неразберихи, прошел и второй период выяснений, доводов, споров. Все уже было установлено. Шофер грузовой машины стоял у кабинки старого, потрепанного «Москвича». У «Москвича» был сплющен, измят радиатор, и машина напоминала бульдога с разбитым носом.
Пострадавший сидел в покореженной кабине, выставив за дверцу обмотанную плащом ногу. Он и водитель грузовика, изуродовавшего «Москвич», курили и разговаривали.
— Да черт его знает… Дорога сырая, чувствую, заносит меня, а сделать ничего не могу.
— А я, понимаешь, спокойно объезжаю, а тут — толчок. Что за чертовщина, думаю…
— Что у вас повреждено? — спросила запыхавшаяся Ксения.
Хозяин разбитого «Москвича» ответил будто неохотно:
— Ногу мне примяло. Но так вроде ничего. Я поначалу даже ходил. Сейчас вроде заныло. — Он нагнулся, чтобы размотать плащ.
— Сгоряча человек боли не чует, — объяснил шофер грузовика.
«Вроде заныло»! Кости стопы были переломаны. Сдерживаясь, мужчина кряхтел, морща небритое, усталое лицо.
— Придется полежать некоторое время, — дипломатично сказала Ксения, хотя пострадавший ее ни о чем и не спросил.
Ногу быстро взяли в лубки. Опираясь на Володю и Сему, больной на одной ноге доскакал до «скорой». Полулежа на койке, он прикурил новую папиросу от догоревшей. Это было против правил, но Ксения знала, что у него сейчас нестерпимые боли, и молчала.
Уже собирались тронуться, когда Сема вспомнил:
— А малый?
Андрюша вертелся возле работников автоинспекции. Его беспокоила судьба разбитой машины.
— Куда вы ее денете? — допрашивал он орудовца. — Вы ее здесь оставите?
Сема притащил его чуть не силой. Но и в машине Андрюша не угомонился:
— Вы свою машину просто так бросили?
Хозяина «Москвича», видимо, сейчас одолевали другие заботы.
— А? — будто опомнился он. — Машина? ГАИ заберет. Куда вы меня везете? — обратился он к Ксении и, узнав название больницы, опять промолчал.
Только когда уже въехали в город, сказал:
— Это
— Это я не могу, — сказала Ксения. — Задерживать машину нельзя. Из больницы сообщат по телефону.
— Телефона нет. За ребенком я обычно с работы заезжаю. Девочка ждать будет, а жена не догадается…
Он не просил. Просто пояснил и снова умолк. Видимо, понимал безнадежность своей просьбы. «Скорая» не могла выполнять поручения больных. В конце концов всегда найдется возможность послать домой весточку из больницы. И конечно, в детском саду ребенка не оставят без присмотра. Но Ксения вспомнила, как однажды, давно, она, по какому-то стечению обстоятельств, не смогла прийти в детский сад за Шуриком вовремя и опоздала на целый час.
Малыш стоял в вестибюле детского сада в шубке, в валенках, жалкий, насупившийся. Нянечка пыталась его чем-то развлечь, но он молчал и, только увидев мать, зарыдал горько, исступленно, так, что крупные слезы падали на шубку.
Потом, уже успокоившись, признался:
— Я думал, вы меня совсем бросили, как мальчика с пальчик.
Ксении очень хотелось помочь молчаливому больному. Она знала, что сейчас пришла настоящая боль. На посиневшем лице выступили крупные капли пота, но он только кряхтел, задерживая дыхание.
— Повязка не жмет?
— Ничего, спасибо.
Он закурил третью папиросу.
— Неужели во всем доме нет телефона?
— Постройка барачного типа. Скоро переберемся. О-ох…
Ксения взяла шприц и вдруг почувствовала, что ее потянули за рукав. Андрюша спросил громким шепотом:
— Я сбегаю к ним и скажу. Можно?
— Ты не найдешь. Уже поздно.
— Мальчик найдет. Это очень легко. Дом стоит на пустыре, вот тут, за углом. Второй этаж, прямо по коридору, двадцать восьмая комната. Шевыревых спросишь.
— Двадцать восьмая комната, — повторил Андрюша. — Шевыревы. Я не забуду. У меня очень хорошая память.
— Я только тебя прошу, ты ничего не говори моей жене про ногу. Скажи только, что я задерживаюсь и пусть она сходит за девочкой.
— Здесь, что ли? — спросил Лаврентьев, останавливая машину.
— Андрюша, я могу на тебя положиться? — спросила Ксения. — Ты будешь у больницы через двадцать минут?
— Да он в десять обернется, — Шевырев застонал. — Вы не беспокойтесь, это же близко…
Андрей выскочил из машины с сознанием, что ему предстоит выполнить ответственное дело. У него сердце стучало сильнее, чем обычно.
Его даже разочаровало, что действительно сразу за углом открылся пустырь и наискосок стоял вытянутый некрасивый дом.
Ему хотелось, чтобы дом был далеко и путь к нему был прегражден трудностями. Но все оказалось просто. Лестница и длинный коридор, заставленный хозяйственной утварью, никаких опасностей не представляли. Перед дверью с номером «28» Андрей остановился и отдышался.