Избранное
Шрифт:
сказал старик.
– Глядел, да недоглядел, что писано в документе.
– То есть как недоглядел?
Я взял у него бумажку и вместе с железнодорожниками стал
перечитывать.
– На обороте, глядите, - сказал каменотес.
Я перевернул бумажку и тут на уголке увидел карандашную пометку
комбрига: "Принять на бронепоезд. Теслер".
Все посмотрели на старика.
– Так чего же ты вола вертишь? - запальчиво сказал рослый
железнодорожник
да разбалачки, словно свататься приходят, а дело за пазухой лежит...
Тут бой сейчас, понимаешь или нет? А ты канитель тянешь!
– А я своим розумом живу. У тэбе не позычу, - сказал старик, даже
не взглянув на железнодорожника.
Железнодорожник опешил и не сразу нашел, что ответить.
Наконец он выговорил медленно, нажимая на каждое слово:
– Що вин дурень, так про це и ридна маты скаже...
– У тэбе розуму богато, та вдома не ночуе! - сразу отрубил
старик.
– Да ну вас... обождите вы!.. - смеясь, вмешались в перепалку
остальные железнодорожники. - Ты на какую должность-то прислан,
товарищ? Что умеешь делать?
Каменотес с минуту еще гневно глядел на рослого с синим кантом,
потом сдернул с себя шляпу, смял поля так, что затрещала солома, и
нахлобучил шляпу на самые брови.
– Какой ты, товарищ, специальности? - повторили вопрос
железнодорожники.
– Артиллерист, служил действительную, - сказал старик веско, все
еще хмурясь...
Вот этого уж никто не ожидал... Артиллериста сразу обступили, все
наперебой заговорили с ним и тут же, подхватив его под руки,
торжественно повели к пушке. Но старик освободился от облепивших его
рук.
– Ну-ну, берись, давай показывай, как она, окаянная, действует, -
торопили каменотеса. - Да сбрось чехлы-то! Ничего, ничего, снимай, мы
их потом опять наденем...
Каменотес не спеша расстегнул пряжки на чехлах, спустил их один
за другим на пол и отгреб ногами в сторону.
Я подошел поближе. Вот оно, грозное шестидюймовое орудие... Пуды,
десятки пудов кованой и литой стали - и как слажено, как подтянуто
все!
Все затаясь глядели на могучий ствол, на щит, на механизмы
орудия, осторожно притрагиваясь ко всему руками. Как магнит, тянуло
оно к себе...
Я вскочил на ступицу колеса и стал шарить по стволу, отыскивая
марку орудия. Вот она, марка. Я всмотрелся в мелкие, как на пломбе,
буквы: "Путиловский завод. ПГР. 1917 г.". Путиловцев работа, наших,
питерских!.. Как же это угораздило тебя, матушка, в плен к петлюровцам
попасть?
зарядить бы сразу да бабахнуть. Небось и со станции возьмет по
желто-блакитным!
– Отойди-ка, товарищ, - недовольно проворчал каменотес.
Я спрыгнул на пол.
Каменотес подождал, пока я отошел, потом поплевал на руки и с
минуту раскачивался из стороны в сторону. Вдруг он крякнул и с размаху
хватил кулаком по рукоятке, торчавшей над казенной частью орудия.
Ударил - и с силой потянул рукоять на себя. Из ствола, громыхая,
вывернулся наружу стальной поршень с крупной винтовой резьбой.
Каменотес подпихнул его плечом и отвел вправо.
Блеснул сквозной канал орудия.
Мы все, толпясь, стали в него заглядывать, как в телескоп.
А каменотес тем временем перепрыгнул через лафет и зашел к стволу
с левой стороны. Там, на особом выступе, колонкой возвышался
прицельный прибор, весь из винтов, рычажков, с мелкими, как волоски,
насечками и цифрами. Каменотес прищурился в стеклышко прицела и начал
вращать штурвалы орудия - их было два.
Повертел один штурвал, повертел другой - ствол пушки медленно
отошел в сторону и чуть приподнялся.
– Добра гармата...
– проговорил каменотес, поглаживая бороду.
Он подозвал племянника, велел накинуть на пушку чехол, а сам
присел на лафет. Потом, пошарив в карманах, достал и выложил на ладонь
стальной обломок ножа, какую-то трухлявую губку, камешек-кремень и
коротенькую трубочку-"люльку" с бисерными подвесками.
Набив трубку зеленым табаком-самосадом, старик отошел к борту и
приготовился закуривать. Ему предложили спички, но он спичек не взял и
стал сам добывать огонь.
Задача оказалась непростая. Старик зажал кремень и губку в
пальцах левой руки и с силой чиркнул по кремню сталью. На первый раз
ничего не получилось. Он еще раз чиркнул, высекая искры, еще, и
наконец губка затлела. Тут он помахал губкой из стороны в сторону,
давая разгореться, и с маху сунул ее, как старинный пушечный фитиль, в
свою трубку.
Изо рта его, из ноздрей и из трубки в три струи повалил сизый
табачный дым, сползая по бороде на расшитую сорочку.
Эх, смачно курит! У меня даже слюна навернулась, и я поспешил
скрутить папиросу. Гляжу, и железнодорожники тоже не устояли против
соблазна - все достали табак.
"Дай-ка, - думаю, - уважу старика, попрошу прикурить от его