Избранное
Шрифт:
— Да, правда,— сказала миссис Эндерсон,— но…
Но тут откуда-то галопом примчался котенок, да с таким шумом, что все обернулись к нему. Он остановился посреди кухни, широко раскрыл глаза и заморгал от яркого света; мистер Эндерсон протянул руку, котенок выгнул спину и медленно, бочком отступил; потом так же осторожно, бочком стал наступать, подкрадываться к Эндерсону — и вдруг прыгнул, вцепился когтями ему в штанину и повис.
— О-о!
Миссис Эндерсон поспешно наклонилась, подхватила зверька, стала гладить и ласкать
Бедный милый невинный крошка. А жестокие люди только и думают, как бы лишить его всех радостей жизни.
— Зато от них тогда меньше пачкотни в доме, говорит Джек.
— Эх вы, мужчины! Вам бы только резать да кромсать. Мой муж вечно в огороде что-нибудь подрезает — не бобы, так помидоры. Только я пока не замечала, чтоб от этого хоть что-нибудь лучше росло.
Все хохочут, а ее темные глаза заблестели ярче прежнего и еще ярче разгорелся румянец.
— А как насчет маленьких баранчиков, миссис Эндерсон? — спрашивает Джек.— По-вашему, их тоже не надо холостить?
И тут вмешивается мистер Эндерсон:
— Все вы охотники поболтать. А кто поможет мне перемыть посуду?
Вызвались все, но миссис Эндерсон вышла за дверь положить мясо в кладовку и, возвратясь, говорит — очень похолодало, надо затопить камин в комнате. Может быть, Берт позаботится? Ну а как же, это он в два счета; и вот уже весело трещат вспыхнувшие поленья, и тогда миссис Эндерсон берет свое вязанье и зовет Джека посидеть у огонька и побеседовать.
Мистер Эндерсон остается у мойки, Уолли и Дэйв вооружились посудными полотенцами. Дэйв хочет, пока не кончился этот день, разрешить хотя бы одну загадку и спрашивает Эндерсона, почему движок зовут «малыш Инки».
Да, это и правда чудно.
В войну многие лягушатники, ну, то есть французские солдаты, носили с собой коробочки — совсем маленькие, вполовину спичечного коробка. И в такой коробочке — крохотное распятие. А сверху надпись, мелко-мелко, еле разглядишь, одно только слово, и похоже, ИНКИ.
Ну и вот, продолжает Эндерсон, я никак не мог понять, почему они зовутся «Инки», но мы, австралийцы, так их и называли — малыш Инки. Знаете, я все собирался спросить, почему бы это, да так и не собрался.
У Дэйва чуть не сорвалось с языка объяснение, но он спохватился. Придется объяснять, написано — Иисус из Назарета, но ведь не король, а царь иудейский, не та буква, и тогда слово за слово…
— А почему же вы свою машину так прозвали, мистер Эндерсон? — спрашивает он.
— Да вот,— Эндерсон смеется,— наверно, это как-то застряло у меня в голове, и потом, бывало, как услышу «Христос», всякий раз вспоминаю про малыша Инки. Один раз движок здорово забарахлил, и все ругались на чем свет стоит и поминали имя божие всуе, а я и скажи вслух — малыш Инки! Так мы его и окрестили.
Дэйв подавлен — вот что получается, когда начинаешь задавать вопросы. Но Эндерсон вытащил пробку и, протирая раковину тряпкой, глянул через
— Уолли,— говорит он,— ты не знаешь, где Седрикова пещера?
Нет, Уолли не знает. Но довольно ясно представляет, в какой она стороне.
И хочет объяснить, но Эндерсон говорит — погоди-ка, пойдем в комнату — и с лампой идет первым. А там все трое сидят перед пылающим камином, при одном его свете миссис Эндерсон и вяжет. Она поглощена работой, а Джек сидя уснул, голова свесилась набок; и видно, что Берт тоже совсем засыпает.
От света лампы они встрепенулись, отодвинулись со своими стульями, освобождая место вошедшим; сел и Дэйв, но сказал, что ему надо бы домой.
Миссис Эндерсон предложила ему остаться переночевать — уж наверно, незачем тащиться в такую даль в темноте. Кто там у вас доит корову? — спрашивает она.
Джонни доит.
Тогда почему бы не остаться? Есть свободная кровать, одеял сколько угодно. А утром он уйдет когда захочет.
Тут заговорил Уолли, начинает объяснять мистеру Эндерсону, где, по его мнению, находится Седрикова пещера.
Пещера? Какая такая пещера? Пещера Седрика?! О чем вы говорите? Миссис Эндерсон ни о чем таком не слыхивала.
И Уолли стал объяснять.
— Ну,— говорит миссис Эндерсон,— жаль, что вы все там не поселились. Я уверена, там гораздо лучше, чем в этой ужасной уэйре у Макгрегоров.
Больше говорить не о чем. У всех слипаются глаза, одна миссис Эндерсон по-прежнему бодра, оживлена, ловкие пальцы ее неутомимо трудятся над вязаньем. Дэйв отвернулся и зевнул и пробует издали разглядеть названия книг на полках; миссис Эндерсон говорит — пожалуйста, пусть берет почитать любую ее книгу.
Джек вдруг всхрапнул так громко, что сам проснулся. Встал, зевая и потягиваясь, протирает глаза кулаками.
Внесли и зажгли свечи, и все отправились спать, только миссис Эндерсон сказала — нет, она еще не ложится.
В комнате, где предстоит ночевать Дэйву, две раскладушки; пока Эндерсон закрывал дверь в соседнюю комнату, Дэйв успел бросить туда беглый взгляд. Это спальня миссис Эндерсон — такую увидишь разве только в кино. Но он очень устал и, когда лег и начал согреваться, чувствуя, что на улице и впрямь подмораживает, даже не заметил, как из ванной вышел Эндерсон, бросил прямо на пол свою рабочую одежду и улегся на второй раскладушке.
Едва начало светать, по крыше забарабанил дождь и разбудил их. Стало душно и тепло; Эндерсон сел на раскладушке, извернулся, поглядел в окно, сбросил на пол пару одеял.
— Слишком поздно,— пробормотал он.— Уже слишком поздно.
И опять зарылся в постель.
Больше в доме не слышалось ни звука.
Засыпая снова, Дэйв попытался вспомнить, что ему раньше приснилось — кто-то ему снился, но кто же…
А, да, вспомнил. Седрик.