Избранное
Шрифт:
Небольшой оркестр закончил выступление прежде, чем он завершил свой рассказ, отдыхающие, стоявшие у чайного столика, разошлись. Какое-то время он молчал.
– Это был ужас духа, - сказал он, - испытав который, могу сказать совершенно искренне, я не смог до конца восстановиться. Я видел, насколько ужасным может быть живое создание, и как страшна, вследствие этого, самая жизнь. В каждом из нас, полагаю, хранится частичка этой первобытной животности, и кто знает, является ли она нежизнеспособной, как это было на протяжении веков, или способна давать плоды? Когда я увидел это существо, озаренное лучами солнца, я словно бы заглянул в пропасть, из которой мы выползли. А эти существа пытаются выползти до сих пор, если только они все еще существуют. За последние двадцать лет не было ни одного известия о встрече с ними, пока альпинисты на Эвересте вновь не наткнулись на их следы. Если они являются подлинными, если участники
Несмотря на то, что Ингрэм, передавая мне свою историю, был чрезвычайно убедителен; тем не менее, сидя в теплой, обустроенной по-современному комнате, мне было весьма сложно испытать те чувства, которые он, вне всякого сомнения, испытал.
Чисто умозрительно, я был с ним согласен, я мог оценить степень ужаса, охватившего его тогда, но дух мой оставался совершенно спокоен.
– Странно, - сказал я, - что ваш живой интерес к физиологии не помог вам преодолеть страх. Насколько я понимаю, вы столкнулись с неким видом человека, возраст которого, возможно, превышает возраст самых ранних ископаемых останков. Не говорил ли вам внутренний голос: "Это может иметь выдающееся научное значение?"
Он покачал головой.
– Нет. Все, что мне хотелось, это как можно скорее убраться оттуда подальше, - ответил он.
– И дело было вовсе не в том, что ожидало нас в случае поимки, - в соответствии с рассказами Шэнтона, - это был ужас, внушаемый одним видом этого существа. Я весь дрожал.
За окном в ту ночь бушевала метель, спал я беспокойно, снова и снова пробуждаемый ветром, сотрясавшим окна моего номера и словно бы старавшимся силой ворваться в комнату. Он налетал порывами, подобно морским волнам, к его шуму примешивались странные звуки, ясно слышимые, когда он на мгновение стихал: свист и стоны, переходившие в визг, стоило ему с новой силой возобновить попытки вторжения. Эти шумы, без сомнения, оказали воздействие на мое сознание, находившееся во власти полусна, и один раз мне даже почудилось, что существа с Рога Ужаса забрались ко мне на балкон и теребят оконные задвижки. Но утром, когда я проснулся, то увидел, что снег мерно падает крупными хлопьями, а ветер совершенно стих. Снегопад продолжался без перерыва в течение трех дней, после чего ударил мороз, какого я не припомню. Ночью было зафиксировано пятьдесят градусов, на следующую ночь температура еще упала, и я даже не в состоянии был представить, как холодно должно быть сейчас на вершине Унгехойерхорна. Вполне достаточно для того, чтобы последние тайные обитатели его нашли свой конец; и моему кузену, в этот самый день, двадцать лет назад, упустившему возможность их изучения, по всей видимости, никогда более не представиться шанса встретиться с ними.
Однажды утром я получил письмо от своего друга, в котором он сообщал, что находится на соседнем горнолыжном курорте Сен-Луиджи и приглашает меня к себе, обещая утро на катке с последующим обедом. Место это располагалось не более чем в паре миль от нашего отеля, если двигаться по дороге через низкие, поросшие соснами предгорья, выше которых начинались густые леса, тянувшиеся до скалистых склонов Унгехойерхорна; положив коньки в рюкзак, я, на лыжах, отправился этим путем, рассчитывая вскоре достичь удобного спуска к Сен-Луиджи. День выдался пасмурный, облака полностью скрыли высокие пики, солнце, бледное и тусклое, едва просвечивало сквозь туман. Но, по мере моего продвижения, погода начала улучшаться, и, когда я добрался до Сен-Луиджи, солнце вовсю сияло на чистом небе. Мы от души покатались и пообедали, а затем, около трех часов, я засобирался в обратный путь, поскольку, как казалось, погода снова начинала портиться.
Едва я оказался в лесу, как сгустились тучи, полосы тумана завились среди сосен, между которых пролегал мой путь. Минут через десять видимость настолько ухудшилась, что едва мог видеть в паре ярдов перед собой. Вскоре я понял, что, должно быть, сбился с пути, так как оказался посреди засыпанного снегом кустарника; попытавшись вернуться на дорогу, я совсем запутался и окончательно потерял направление.
Тем не менее, не смотря на все трудности, я знал, что следует держаться подъема, - вскоре я должен был оказаться на вершине одного из низких холмов, окружающих долину, в которой и находился Альфубель. Я двигался, скользя и спотыкаясь о скрытые препятствия, не будучи в состоянии снять лыжи по причине глубокого снега; впрочем, в этом случае при каждом шаге я увязал бы по колено. А подъем все продолжался, и, глянув на часы, я обнаружил, что вышел из Сен-Луиджи около часа назад, время вполне достаточное, чтобы оказаться дома. Тем не менее, хотя я, вне всяких сомнений, сбился с правильного пути, я все
Из-за спины налетел внезапный порыв ветра; груды снега обрушились с придавленных его тяжестью сосновых лап; туман пропал, словно пыль, сметенная метлой.
Надо мной раскинулись безоблачные небеса, уже окрашенные в розовые тона заходящим солнцем, и я увидел, что оказался на самом краю леса, по которому так долго блуждал.
Здесь не было спуска в долину, как я ожидал, - прямо передо мной высился крутой склон, усеянный валунами и камнями, уходящий вверх к подножию Унгехойерхорна. Кто же издавал вой, похожий на волчий, заставивший меня похолодеть? Он был передо мной.
Не более чем в двадцати ярдах от меня лежало упавшее дерево; к его стволу прислонился один из обитателей Рога Ужаса, и это была женщина. Она была густо покрыта спутанными волосами сероватого цвета; они ниспадали с головы на плечи и увядшую, иссохшую грудь. И, глядя на нее, я понял, не только разумом, но и чувствами, что когда-то испытал Ингрэм. Ни в каком кошмаре не мог представиться столь ужасный лик; красота звезд и солнца, и зверей полевых, и лучшей части рода человеческого не могли искупить адского воплощения духа жизни. Рот и узкие глаза, присущие только животным; я смотрел в бездну и знал, что из этой бездны, на краю которой я сейчас стоял, когда-то вышли неисчислимые поколения людей. Но что делать, если края обрушатся и увлекут меня за собой на самое дно открывшейся пропасти?..
Одной рукой она держала за рога серну, старавшуюся вырваться изо всех сил. Удар копыта пришелся женщине по бедру; гневно ворча, она схватила ногу серны другой рукой, и одним движением, подобно тому как человек вырывает с корнем луговой цветок, оторвала ее, так что я мог видеть зияющую рану среди разорванной кожи. Запихнув красную, кровоточащую ногу в рот, она принялась всасываться в нее, как ребенок сосет леденец. Ее короткие коричневые зубы впились в плоть и хрящи; издав звук, напоминающий мурлыканье, она облизала губы. Бросив ногу, она посмотрела на тело жертвы, бившееся в агонии у нее в руках, затем большим и указательным пальцами выдавила глаз. Она положила его в рот, и он треснул, словно ореховая скорлупа.
Наверное, прошло несколько секунд, пока я стоял и смотрел на нее в каком-то необъяснимом оцепенении от ужаса, в то время как мой мозг, охваченный паникой, тщетно отдавал команду неподвижным конечностям: "Беги, беги, пока не поздно". Затем, когда мои суставы и мышцы вновь обрели способность к движению, я попытался скользнуть за дерево и спрятаться от этого существа. Но женщина - или как ее следует назвать?
– должно быть, услышала мое движение, поскольку оторвала глаза от своего все еще живого обеда и посмотрела в мою сторону. Вытянув вперед шею, она отбросила добычу и, привстав, начала движение в мою сторону. Сделав шаг, она открыла рот и издала вой, тот самый, который я слышал совсем недавно. В отдалении раздался слабый ответный вой.
Натыкаясь кончиками лыж на скрытые снегом препятствия, то продвигаясь вперед, то замирая, я бросился вниз по склону между сосновых стволов. Низкое солнце, почти скрывшееся за вершинами на западе, окрашивало снег и сосны последними красноватыми лучами. Мой рюкзак с коньками мотался у меня на спине, одну лыжную палку я потерял, зацепившись за упавшую сосновую ветку, но я не мог позволить себе остановиться и поднять ее. Я не оглядывался и не знал, на каком расстоянии от меня находится преследователь, и преследует ли меня кто-нибудь вообще; все силы моего организма, еще увеличенные паникой, были брошены на то, чтобы мчаться по склону к кромке леса так быстро, как это возможно. Какое-то время я не слышал ничего, кроме скрипа потревоженного моим движением снега и хруста опавшей хвои под ногами, а затем, где-то совсем рядом у меня за спиной, снова раздался волчий вой, и я услышал звук другого, отличного от моего, движения.