Избранное
Шрифт:
– Ах, мистер Дулис, - сказала она, - бедный мистер Дулис; я хорошо помню его, хотя, должно быть, уже более десяти лет, как он умер. Я никогда не писала тебе об этом, потому что это была ужасная смерть, мой дорогой, и мне не хотелось, чтобы хоть малейшая тень омрачала твои воспоминания о Полеарне. Твой дядя всегда говорил, что непременно должно случиться что-нибудь в этом роде, если он не оставит свое нечестие и пьянство, а может быть что и похуже; и хотя точно никто не знал, что произошло, случилось именно то, чего можно было ожидать.
– Но что именно случилось, тетя Эстер?
– полюбопытствовал я.
– Никто толком не знает. Но это был очень грешный человек, и скандал в Ньюлин, случившийся с ним, поверг всех в шок. К тому же, он жил в доме над карьером... Кстати, не помнишь ли ты случайно ту самую проповедь твоего дяди,
– Отлично помню, - сказал я.
– Это произвело на тебя сильное впечатление, я полагаю, как, впрочем, на всех, кто тогда его слышал; и это впечатление живо припомнилось всем нам, когда случилась катастрофа. Каким-то образом мистер Дулис узнал о проповеди твоего дяди, и, будучи сильно пьян, ворвался в церковь и разбил панель на куски; кажется, он полагал, что в ней заключено какое-то колдовство, и, если он ее уничтожит, то сможет избежать той страшной участи, которая ему угрожала. Должна сказать тебе, что до происшествия с панелью это был весьма боязливый человек: он ненавидел и боялся темноту, поскольку думал, что существо, изображенное на алтаре, выслеживает его; но до тех пор, пока горит огонь, оно не может его схватить. Эта панель казалась его расстроенному рассудку корнем всех его страхов, вот почему, как я уже сказала, он ворвался в церковь и попытался ее уничтожить.
– Сейчас ты поймешь, почему я сказала "попытался" уничтожить ее. Куски были найдены на следующее утро, когда твой дядя пошел в церковь к заутрене; зная о страхе, мучившем мистера Дулиса, он пошел в дом около карьера, чтобы выяснить, кто именно виновник причиненного разрушения. Этот человек даже не пытался отрицать содеянного; он даже хвастался им. Он сидел и, несмотря на раннее утро, потягивал виски.
– Я меня больше нет проблем с вашей Сущностью, - заявил он, - и с вашей проповедью тоже. С суевериями отныне покончено.
Твой дядя не стал с ним разговаривать, намереваясь отправиться прямо в Пензанс и заявить в полицию о надругательстве над церковью, но на обратном пути от мистера Дулиса снова зашел в церковь, чтобы затем как можно точнее описать причиненный ущерб, и обнаружил панель целой и невредимой, хотя он ясно видел, что она была разбита, а кроме того сам мистер Дулис признал, что уничтожение панели - дело его рук. Здесь было что-то; может быть, Божья воля, а может быть, чья-то другая, кто знает?
Это был настоящий Полеарн, это был дух Полеарна, который заставил меня принять все, что рассказывала тетя Эстер, за непреложный факт. Что случилось нечто подобное. Она продолжала тихим голосом.
– Твой дядя вынужден был признать, что какая-то сила выполнила всю работу за полицейских, так что он не пошел в Пензанс и не стал никому сообщать о богохульстве, поскольку доказательства исчезли.
На меня вдруг нахлынула волна скептицизма.
– Должно быть, произошла какая-то ошибка, - сказал я.
– По всей видимости, она изначально не была повреждена.
Тетя Эстер улыбнулась.
– Ты слишком долго прожил в Лондоне, мой дорогой, - сказала она.
– Позволь мне, в таком случае, рассказать тебе всю историю целиком. В ту ночь я не могла уснуть. Было очень жарко и душно; думаю, что это и было основной причиной моего бодрствования. Я дважды подходила к окну, чтобы посмотреть, нельзя ли впустить в комнату больше свежего воздуха, и, в первый раз, когда я поднялась с постели, обратила внимание на его дом, все окна которого были ярко освещены. Но когда я подошла к окну в другой раз, свет был потушен, чему я сильно удивилась, а потом донесся ужасный крик, а затем звуки, словно кто-то очень быстро бежал по дороге за воротами и снова крик: "Огня, огня! Дайте огня, иначе оно схватит меня!" Мне стало страшно, когда я услышала этот крик, и я пошла разбудить мужа, спавшего в комнате напротив. Он быстро оделся, но вся деревня уже была взбудоражена криками, и когда он спустился к причалу, то обнаружил, что все кончено. Прилив был низким, у подножия скалы лежало тело мистера Дулиса. Он, должно быть, падая, повредил артерии об острые камни и скончался от потери крови; но, несмотря на то, что он был крупным, дородным человеком, тело его представляло собой, если можно так выразиться, кожу да кости. Просто кожа да кости, как будто кто-то, до последней капли, высосал всю кровь из его тела!
Она подалась
– Мы оба, мой дорогой, знаем, что случилось, - сказала она, - или, по крайней мере, догадываемся. У Господа имеются свои инструменты для воздаяния тем, кто приносит зло в святые места. Его пути неисповедимы.
Я легко могу себе представить свое отношение к этой истории, если бы она была рассказана мне в Лондоне. Объяснение было очевидным: этот человек был горьким пьяницей, что ж тут удивительного, если в пьяном бреду его преследовали демоны? Но здесь, в Полеарне, все обстояло совершенно иначе.
– А сейчас кто-нибудь там живет?
– спросил я.
– Несколько лет назад мальчишки, с которыми я ходил на рыбалку, рассказали мне историю о человеке, который восстановил его и обрел затем ужасный конец. Теперь история повторилась. Конечно, вряд ли кто отважится в нем поселиться?
Я прочел ответ по ее лицу прежде, чем услышал его.
– Он снова обитаем, - сказала она, - ибо нет предела человеческой слепоте... Не знаю, помнишь ли ты его. Много лет назад он арендовал домик священника.
– Джон Эванс, - сказал я.
– Да. Приятный молодой человек. Твой дядя был рад заполучить такого прекрасного арендатора. А теперь...
– Она поднялась.
– Тетя Эстер, мне бы хотелось услышать окончание вашей истории, - сказал я.
Она покачала головой.
– Не сегодня, мой дорогой, - ответила она.
– Время к ночи. Мне следует отправляться спать, и тебе тоже, иначе все подумают, что мы тоже стали оставлять дом освещенным в темное время суток.
Прежде, чем лечь в кровать, я полностью раздвинул шторы и настежь распахнул окна, чтобы впустить успокаивающие, теплые волны морского воздуха. Выглянув в сад, я увидел в лунном свете крышу домика, в котором провел три года, блестящую от росы. Я снова вернулся в прошлое, и это прошлое было едино с настоящим, словно и не было двадцати лет жизни вдали отсюда. Прошлое слилось с настоящим, как два шарика ртути, ставшие одной, мягко светящейся таинственным огнем сферой,
Затем, подняв глаза, я увидел на черном склоне холма светящиеся окна дома над карьером.
Утро, как это часто бывает, не развеяло моих иллюзий. Посыпаясь, я вновь ощутил себя мальчиком, просыпающимся в своем убежище в саду; пробуждаясь все более и более, я улыбнулся этому ощущению, и нашел, что оно имеет под собой все основания. Чтобы ощутить себя таким, как прежде, достаточно было вновь побродить по скалам и услышать треск лопающихся созревших стручков дрока; пройти вдоль берега в укромную бухту, плавать или лежать, раскинув руки, в теплом приливе, греться на песке и смотреть на чаек, занятых рыбной ловлей; посидеть с рыболовами на пирсе, видеть их глаза и слышать в их немудреных рассказах доказательства существования тайных вещей, являющихся непознанной ими частью их самих. Магия этого места окружала меня; ей обладали белые тополя, спускавшиеся в долину вдоль реки, шелестом листвы говорившие мне о ней; ею были пропитаны даже булыжники, которыми были выложены улицы; будучи мальчиком, я постигал ее, впитывал, бессознательно, теперь же этот процесс должен был происходить под контролем разума. Я должен был узнать, что за таинственная, исполненная сил жизнь кипела в полуденные часы среди холмов и будоражила ночное море. Эта жизнь, эти силы, они могли быть известны, или даже контролироваться теми, кто познал их природу, но они никогда не говорили об этом, потому что были причастны к самым сокровенным тайнам окружающего их мира. Не только светлые тайны хранила эта местность, но и темные, к которым, без сомнения, принадлежала negotium perambulans in tenebris, чье смертельное воздействие, однако, можно было рассматривать не как проявление абстрактного зла, а как месть за кощунственные и нечестивые поступки... Все это было ощущением магии Полеарна, посевы которой так долго дремали во мне. Теперь они дали ростки, и кто знает, какие странные цветы распустятся на их стеблях?
Вскоре после этого разговора я повстречал Джона Эванса. Однажды утром, когда я нежился на пляже, волоча ноги по песку, ко мне подошел мужчина, среднего возраста, толстый, с лицом Силена. Приблизившись, он молча уставился на меня прищуренными глазами.
– Это же тот самый малыш, который жил в саду священника, - сказал он.
– Ты меня разве не узнаешь?
Я понял, кто это, когда он заговорил; я узнал его по голосу, потому что трудно было узнать прежде сильного, прекрасно сложенного молодого человека в этом комичном увальне.