Избранное

Глазков Николай Иванович

«Геологи брели пустынной тундрой…»

Геологи брели пустынной тундрой, В термометрах позамерзала ртуть. Читатель мне подскажет рифму «трудный», Я соглашусь: у них нелегкий путь. Геологи найти пытались чудо: Когда оно проступит в холода, То отступает нудная простуда… И хлынула термальная вода! Геологи прекрасно искупались И отдохнули от земных тревог: Вокруг свирепо бушевала ярость, А им достался райский уголок. Геологи резвились, словно в бане, На берегу причудливой реки, Ну а потом решили, как крестьяне: На этом месте будут парники! 70-е годы

«Не очень трудно обмануть …»

Не очень трудно обмануть Жену, друзей, весь свет. Обманный путь,

что санный путь, Оставит легкий след. Его, наверно, заметет Пороша или быт — И не заметит, не найдет Прохожий следопыт. Обманщик свой продолжит путь, Нисколько не скорбя. Совсем не трудно обмануть И самого себя. Прольется над обманом дождь Иль вешняя вода — И сам навеки не найдешь Забытого следа. И сам начнешь искать тот след, Но в том-то и беда, Поймешь: чего-то в жизни нет, Исчезло навсегда! 70-е годы

«Жил критик. Он смеялся, плакал…»

Жил критик. Он смеялся, плакал И был от правды недалек, Как начинающий оракул И успевающий пророк. Входил он в книжную обитель, Как Одиссей иль Гильгамеш. Не как вторитель, как творитель Ценил творительный падеж. Не принимая словоблудья И всем осточертевших схем, Он, как взыскательные судьи, Мог любоваться кем и чем. А нынче странно опустился И вкус утратил и размах — И никакого нету смысла В его затасканных словах! 70-е годы

«У меня такое мненье…»

У меня такое мненье, И, наверно, се ля ви: Лирика есть объясненье В поэтической любви. Но несовершенство мира Губит чувства и рубли. Есть поэтому сатира: Объясненье в нелюбви. 70-е годы

Ироническая лирика

Если гениальным и великим Буду признан я официально, Обо мне тогда напишут книги, Станет мне отрадно и печально. Почему отрадно? Вероятно, Ясно всем, и объяснять не стоит. Почему печально? Непонятно. Объясненье самое простое: Хорошо издать стихотворенья, Повести, рассказы, репортажи… Но ведь издадут и заявленья, Письма, дневники, записки даже! Все, что я скажу, объявят важным, Для печати самым неотложным — И в огромном хаосе тиражном Совместят великое с ничтожным! 70-е годы

«Не надо глупости бояться…»

Не надо глупости бояться, Она безвредная пока. Есть мудрость в глупости паяца, Веселость — в шутке дурака. Такая глупость не обманет Того, кто разумом богат, И гениальный Пиросмани Был величаво-глуповат. Но мудрость ложная схоласта Навязчива, как пыль степей, — Она противнее гораздо, И вредоносней, и глупей! Не истина — победа в споре Фальшивой мудрости нужна. А глупость служит ей опорой — И только потому вредна! 70-е годы

«Да здравствуют мои читатели…»

Да здравствуют мои читатели, Они умны и справедливы: На словоблудье не растратили Души прекрасные порывы. Им не нужны пустые хлопоты, Не станут грызть медуз в «Пекине». Как воробьев большого опыта, Не проведешь их на мякине! Принципиально не воинствуют, Не слышно их в житейском хоре, Но незатасканная истина Для них важней победы в споре! Они уже не телезрители: Приятней им библиотека. Они мыслители и жители Не только нынешнего века! 70-е годы

«Стихи — не ноги футболиста…»

Стихи — не ноги футболиста, Не первоклассника тетрадь — Стихов читать не надо быстро: Их надо медленно читать. Стихи не всякий разумеет, Их проглотить не торопись. Бывает, что стихи имеют Еще второй и третий смысл! 70-е годы

«Быть снисходительным решил я…»

Н. Старшинову

Быть снисходительным решил я Ко всяким благам. Сужу о друге по вершинам, Не по оврагам. Когда меня ты забываешь, В том горя нету, А у меня

когда бываешь, Я помню это. 1979

Это последнее стихотворение, написанное поэтом за три дня до кончины.

< image l:href="#"/>

Поэмы

Стихазия

Поэтоград

I

У молодости на заре Стихом владели мы искусно, Поскольку были мы за ре- Волюционное искусство. Я лез на дерево судьбы По веткам мыслей и поступков. Против меня были рабы Буржуазных предрассудков. От их учебы и возни Уйти, найти свое ученье… Вот так небывализм возник, Литературное теченье. А счастья нет, есть только мысль, Которая всему итог. И если ты поэт, стремись К зарифмованью сильных строк. И вероятно, что тогда Я сильных строк сложил немало; Но педагогская среда Моих стихов не понимала. Оставить должен был ученье, Хотя и так его оставил. Я исключен как исключенье Во имя их дурацких правил! Итак, плохи мои дела, Была учебы карта бита. Но Рита у меня была, Рита, Рита, Рита… Студенты хуже школьников Готовились к зачетам, А мы всю ночь в Сокольниках… Зачеты нам за чертом! Зимой метель как мельница, А летом тишь да гладь. Конечно, разумеется, Впрочем, надо полагать… Все было просто и легко, Когда плескалась водки масса. От нас то время далеко, Как от Земли до Марса. В то время не был домовой Прописан в книге домовой, Сидел в трубе он дымовой И слушал ветра вой… Я сочинил стихи о том, Что день готовит мне вчерашний. Потом уединился в дом, Каменный и трехэтажный. Его ломать не надо при Реконструкции столицы. Хоть этажей в нем только три, — Но шесть, когда в глазах двоится. Безынститутье как пробел, И должен отыграться я… Тогда Асеев, как Флобер, Мне дал рекомендацию. Литературный институт! Его не посещаю разве я?.. А годы бурные идут, Огромные, как Азия. Сразится Азия со всеми Под предводительством Москвы, И в день весенний и осенний Войска пойдут через мосты. Я почему-то в это верю: Настанут лучшие года. Шумят зеленые деревья, Течет студеная вода. Вода срывается с вершин И устремляется в кувшин. В Поэтограде так же вот Работает винопровод!

* * *

Хотя играл огнями город, но Ночь темна, снег бел и светел. Она спросила: — Вам не холодно? — Была зима. Шатался ветер. Была зима. Я поднял ворот, но Мог бы спрятаться за доски. Она сказала — Вам не холодно? — А было холодно чертовски.

* * *

В силу установленных привычек Я играю сыгранную роль: Прометей — изобретатель спичек, А отнюдь не спичечный король. Прометей — не генерал, а гений… Но к фортунным и иным дарам По дороге признанной и древней Мы идем, взбираясь по горам. Даже если есть стезя иная, О фортунных и иных дарах То и дело нам напоминает Кошелек, набитый как дурак! У него в руках искусства залежь, Радость жизни, вечная весна… А восторжествует новизна лишь, Неосознанная новизна! Славен, кто выламывает двери И сквозь них врывается в миры, Кто силен, умен и откровенен, Любит труд, искусство и пиры. А не тот, кто жизнь ведет монаха, У кого одна и та же лень… Тяжела ты, шапка Мономаха, Без тебя, однако, тяжелей! Повседневно-будничная праздность Невозможным сделала успех. В результате появилась разность Всех МОГЛИ и УПУСТИЛИ всех. И тогда, упрямы, как решенье, Может быть, самих себя рабы, Испугались мы не поражения, А того, что не было борьбы!