Избранное

Глазков Николай Иванович

«Он ворвался в этот мирик…»

Он ворвался в этот мирик, Как в огромное фойе, — Богатырь, бунтарь и лирик, И еще герой поэм. 1938

«Думы дым чернее галки…»

Думы дым чернее галки, Бытие чернее дум. Но нигде не буду жалким, Никогда не пропаду. 1938

«Огоньки…»

Огоньки Отражались

о коньки, А коньки Отражали огоньки. 1938

«И я не знаю, куда идти…»

И я не знаю, куда идти. Все равно ошибаюсь дверью. Мне каких святых почитать бытии, Если я не в одно не верю? 1939

«С мразью надо нам бороться…»

С мразью надо нам бороться, Много их, а мы одни, Но утопим их в колодце Их дешевой маятни. 1939

«От зари и до зари…»

От зари и до зари В поднебесье лазая, Всех людишек озари, Чтоб не пели Лазаря. 1939

«Мне наплевать, как ни томись мы…»

Мне наплевать, как ни томись мы, На дебри воплей и оваций. Суть подлинного оптимизма — В любой трясине целоваться. 1939

«Мне говорят, что „Окна ТАСС“…»

Мне говорят, что «Окна ТАСС» Моих стихов полезнее. Полезен так же унитаз, Но это не поэзия.

«Парень бравый, удалой…»

Парень бравый, удалой, Не прославившийся ране. И одно ему далось — Необузданность желаний. 1939

«Пусть заходит ум за разум…»

Пусть заходит ум за разум В мире неизвестности… Но не сдамся двум заразам — Тусклости и трезвости!

«Мы, поэты и пророки…»

Мы, поэты и пророки, И друзья, а не враги, Разменялись на пороки, Как любые дураки.

«Мне мало комнаты окнатой…»

Мне мало комнаты окнатой, Где мыслю, бодрствуя и спя. Чтоб стать великим очень, надо Искать все точки вне себя.

«Все равно эпохе свойственно…»

Все равно эпохе свойственно Бесноваться, ощетинясь, Чтоб сменить проблему СОБСТВЕННОСТЬ На понятье ОЩУТИМОСТЬ.

«Первые выкурить хотят папиросу…»

Первые выкурить хотят папиросу, Вторые — обладать миром, А хорошей девушке хотелось просто Спать со своим милым.

«Я

увидал на небосклоне…»

Я увидал на небосклоне Шестнадцать красных облаков, Они спасались от погони И защищались от врагов.

«А не хочется расставаться…»

А не хочется расставаться С миром образов и идей. Эх, заняться бы реставрацией Жизней умерших людей.

«За то, что Глазков…»

За то, что Глазков Ни на что не годен, Кроме стихов, Ему надо дать орден. 1944

«Ежели посеешь рожь…»

Ежели посеешь рожь, Будут деньги у тебя. Ежели посеешь грош, То не вырастить рубля.

«Я лучше, чем Наполеон и Цезарь…»

Я лучше, чем Наполеон и Цезарь, И эту истину признать пора: Я никого на свете не зарезал, Напротив, резали меня редактора!

«По небосклону двигалась луна…»

По небосклону двигалась луна И отражалась в энной луже, И чувствовалась в луже глубина, — Казалось, лужа в миллион раз глубже.

«Я иду по улице…»

Я иду по улице, Мир перед глазами, И слова стихуются Совершенно сами.

«Так слагают стихи от незнанья…»

Так слагают стихи от незнанья Про пиратов, забытых давно, Или про черноземное знамя Анархиста бандита Махно.

«Я научен внемирным опытом…»

Я научен внемирным опытом. В мир, который нехорош, Пришел и пропадаю пропадом, И в то же время ни за грош.

«Трамваи как будто по ветру идут…»

Трамваи как будто по ветру идут: Вопросительным знаком неким. Неизвестность себя проявила и тут: Номера засыпаны снегом.

«Я стать хочу смелее всех…»

Я стать хочу смелее всех По беспредельности размаха; Но самый смелый человек Боится собственного страха! 1940

«Иная студентка, забыв про милого…»

Иная студентка, забыв про милого, Зубрит лингвистику неустанно: Читая евангелие Остромирово, Не знает Матфея и Иоанна.

«Все люди жаждут хлеба и зрелищ…»

Все люди жаждут хлеба и зрелищ, Как римский пролетариат, И если им в этом нелепо изменишь, Они не поблагодарят!