Как жить, когда владеют мнойТри слова: я тебя убила.О, если бы весь шар земнойЯ обошла, — найдется ль силаСпасти меня, чтоб я забылаХоть на мгновенье, хоть во снеО том, что кровь твоя на мне.
[1957]
«Не от жестокости, из милосердия…»
Не от жестокости, из милосердияТы за собой позвал меня в тот час.В тот страшный час твоей, нет, нашей смерти,Соединившей, разлучившей нас.
«Ты
не становишься воспоминаньем…»
Ты не становишься воспоминаньем.Как десять лет назад, мы до сих порВедем наш сокровенный разговор,Встречаясь, будто на рассвете раннем.Нам хорошо и молодо вдвоем,И мы всегда идем, всегда идем,Вверяясь недосказанным признаньямИ этой чуть раскрывшейся листве,Пустому парку, резкой синевеХолодных майских дней и полувзглядам,Что сердцу говорят прямее словО радости, что мы, как прежде, рядом…Минутами ты замкнут и суров.Жестокой мысли оборвать не хочешь,Но вот опять и шутишь и хохочешь,Самозабвенно радуясь всему —И солнцу, и нехоженой дорожке,И полусказочной лесной сторожке,И тайному смятенью моему…Мне верилось, что это лишь начало,Что это лишь преддверие чудес,Но всякий раз, когда тебя встречала,Я словно сердцу шла наперерез…И я еще живу, еще дышу,Еще брожу одна по темным чащам,И говорю с тобою, и пишу,Прошедшее мешая с настоящим…Минутами ты замкнут и суров.А я была так близко, так далекоС тобой, с твоей душою одинокойИ не могла, не находила слов —Заговорить с тобой о самом главном,Без переходов, сразу, напрямик…Мой ангел, на пути моем бесславномЗачем явился ты, зачем возник!Ты был моей любовью многолетней,А я — твоей надеждою последней,И не нашла лишь слова одного,А ты хотел его, ты ждал его,Оно росло во мне, но я молчала,Мне верилось, что это лишь начало.Я шла, не видя и не понимаяПредсмертного страданья твоего.Я чувствовала светлый холод мая,И ты со мной, и больше ничего…О как тебя я трепетно касалась!Но счастье длилось до того лишь дня,Пока ты жил, пока не оказалось,О, как тебя я трепетно касалась!
15/VIII 57
«Пылает отсвет красноватый…»
Пылает отсвет красноватыйНа летней пашне в час заката.До фиолетового цветаЗемля засохшая прогрета.Здесь каждый пласт огнем окован —Лиловым, розовым, багровым,И этот крепкий цвет не сразуСтановится привычен глазу,Но приглядишься понемногу,На алый пласт поставишь ногу,И с каждым шагом все бесстрашнейИдешь малиновою пашней.
22/VIII 57
«Кузнечики… А кто они такие?..»
Кузнечики… А кто они такие?Заглядывал ли ты в их мастерские?Ты, видно, думал — это кузнецыИ в кузнях маленьких поодиночкеО наковаленки бьют молоточки,А звон от них летит во все концы?Но это заблужденье. Ты не прав.Не кузница в траве, а телеграф,Где точки и тире, тире и точкиБегут вплотную по звенящей строчкеИ наспех сообщают обо всем,Что в поле и в лесу творилось днем.
Авг. 1957
«В домах московских каждое окно…»
В домах московских каждое окноПо вечерам сияет мирным светом.Казалось бы — что говорить об этом?Но
видится и слышится одно:Турецкий ветер с моря-океанаО стекла бьет и на сердце темноОт затемненных окон Еревана.
6. X.57
Сон на рассвете
Какие-то ходы и переходы,И тягостное чувство несвободы,И деревянный низенький помост.Как на погосте, он открыт и прост,Но это — стол, на нем вино и свечи,А за столом — мои отец и мать.Их нет в живых. Я рада этой встрече,Я их прошу меня с собою взятьИли побыть со мною хоть недолго,Чтоб Новый год мы встретили втроем.Я что-то им толкую втихомолку,Они молчат. Мы пьем. Нет, мы не пьем.Вино как кровь. Нетронуты бокалы.А у моих родимых небывалый —Такой недвижный и спокойный взгляд.Да полно, на меня ль они глядят?Нет, сквозь меня. О нет, куда-то мимо.А может статься, я для них незрима?И что это? Настал ли Новый годИ при свечах втроем его встречаем,Иль только близится его приход, —Так незаметен, так необычаен?..Отец и мать. И между ними — я.Где ночью ты была, душа моя?И Новый год — был или не был встречен?Что спрашивать, когда ответить нечем!Я помню только свечи и вино,И стол в дверях, и что кругом темно,И что со мной — восставшие из праха.Я их люблю без трепета, без страха,Но мне тревожно. Кто меня зовет?..О, лишь бы знать — настал ли Новый год?
27 дек. 1957 г.
«Даже в дорогой моей обители…»
Всеобщее
Даже в дорогой моей обителиЗа стеной живут… иные жители.Тише, тише, милые друзья!В нашей не участвуя беседе,Любознательнейшие соседиСлушают, дыханье затая…Хоть бы раз промолвить слово резкое,Хоть бы знать — робею или брезгую?Страшно или мерзко тронуть грязь?Но обходишь эту слякоть липкуюС жалкою прощающей улыбкою,Сердцем негодующим крепясь.
«О, глупомудрый, змеиногубый!..»
О, глупомудрый, змеиногубый!В стихах ни строчки прямой и грубой.Ты затаился, ты не сказался,К запретным темам не прикасался.Всю жизнь решалась одна задача,Чтоб неизменной была удача,И неизбежно придет возмездье —Исчезнет слава с тобою вместе.
50-е годы
Размолвка
Один неверный звук,Но и его довольно:С пути собьешься вдругНечаянно, невольно,И вот пошла плутатьСквозь клятвы и зароки,Искать, и ждать, и звать,И знать, что вышли срокиПодумай, лишь одноБеспамятное слово —И вдруг темным-темноИ не было былого,А только черный стыдДа оклик без ответа,И ночь не говоритО радости рассвета.
«За что же изничтожено…»
За что же изничтожено,Убито сердце верное?Откройся мне: за что ж оноДымится гарью серною?За что же смрадной скверноюВ терзаньях задыхается?За что же сердце верноеКак в преисподней мается?За что ему отчаяньеПолуночного бденияВ предсмертном одичании,В последнем отчуждении?..Ты все отдашь задешево,Чем сердце это грезило,Сторонкой обойдешь его,Вздохнешь легко и весело…