Избранное
Шрифт:
Не скажу, что на месте не занимались этим вопросом. «Дело Щербины и ее соседей» рассматривалось в товарищеском суде, им интересовались следственные органы, дважды на село выезжали работники горкома партии. Но почти все, кому по долгу службы пришлось разбирать заявление учительницы, как выяснилось впоследствии, не очень внимательно относились к факту, который она приводила вначале. «В октябре прошлого года у наших соседей Береговых (хозяин работал в колхозе шофером) органами ОБХСС изъято краденое зерно. Другая соседка, Александра Граб, внушила Береговым, что это я заявила о краже в милицию. С этой поры нет мне жизни от соседей. Я только и слышу: «Доносчица. Такую надо выселить с улицы». Но я о краже и обыске узнала,
На первый взгляд кажется, что Наталья Семеновна хочет оправдаться перед людьми, которые скомпрометировали себя. И это досадно. Учительница, депутат, коммунист, а пытается выглядеть в глазах соседей с подмоченной репутацией своим человеком. Не по-граждански! Но попробуем встать на место Натальи Семеновны. Право же, оскорбительно слышать слова, которые бросали ей в спину, а затем и в лицо те, кто после случившегося должен быть ниже травы и тише воды. И какие слова! «Донос», «клевета». Нет, не свою невиновность стремилась доказать Н. С. Щербина перед нечестными людьми – она хотела только, чтобы на ее учительскую и человеческую репутацию не пало пятно непорядочности.
Потом Наталье Семеновне скажут: зря связалась она с этими самыми Береговыми и Грабами. Учительница, культурный человек, могла бы и подняться над мелочами быта. Но ведь эти мелочи, как пыль в бархате, – копится постепенно, а засядет – не выбьешь. Тем более что в данном-то случае были не мелочи.
…Товарищеский суд, который рассматривал заявление Щербины, проходил бурно. Председатель суда, молодой еще, неопытный человек, не сумел направить обсуждение в нужное русло. В результате дело перекочевало в районные инстанции, которые при рассмотрении его глубоко не вникли в суть дела, проявили медлительность.
Когда же проверяющие приехали в село, отношения между соседями настолько обострились, что им пришлось столкнуться с самым неприятным, что может быть между людьми, – клеветой, наговором. Можно представить душевное состояние тех, кто занимался разбором дела. Им, выясняющим, кто да что, когда и кому сказал, было, наверное, неприятно. На кого кипела досада? Разумеется, на заявительницу. Не требуй Н. С. Щербина разрешения вопроса, отпала бы надобность разбирать эту историю.
А нужно было внимательнее отнестись к истоку конфликта, на который постоянно указывала в своих заявлениях Н. С. Щербина и с чем сердце учительницы, естественно, не хотело мириться. Ей претило, что нечестные, недобросовестные люди формируют вокруг своеобразный моральный климат, затягивают, как в трясину, в обстановку желчности, злости неискушенные души. Так что проверяющим следовало обратить внимание прежде всего на воинствующее мещанство – явление, порочащее нашу действительность и обладающее способностью прогрессировать, если его не разоблачать. Заботясь во всех случаях в основном только о личной выгоде, заражая этим духом других, такие люди умеют «взять горлом», а где надо, прикинуться и наивными простачками.
Именно так поступали и соседи Щербины. Николай Граб, например, уверовавший, что о его не столь давних неблаговидных делишках никто не знает, пришел в горком партии с требованием… наказать Наталью Семеновну. Жена его, Александра, обратилась в прокуратуру и, когда ей объяснили, что ее обвинение несостоятельно, смиренно сослалась на невежество свое, пообещав «больше этого не делать».
Как все невинно и просто!
Один из ответственных товарищей, занимаясь «делом Щербины», вполне серьезно посоветовал ей: «Не лучше ли вам, Наталья Семеновна, уехать отсюда? Уж больно воинственны ваши соседи».
Вот куда завел «житейский» конфликт!
Уехать с улицы, на которой стоит ее дом. С улицы, по которой восемнадцать лет изо дня в день она ходила на работу, сначала – в правление колхоза (работала агрономом), а теперь вот в местную школу,
Перед людьми, перед детьми было неловко Наталье Семеновне. И она настойчиво добивалась правды. Учитель – он всегда на виду – в школе, семье, быту. Как в зеркало, смотрятся люди в него. Ему уступать неправде нельзя.
…Сход улицы, который был собран по настоянию городского комитета партии, положил конец этой истории. Ее соседям на этот раз не удалось «задать тон». Да они, собственно, и не пытались этого делать. Сход продемонстрировал, говоря высокими словами, и сознательность сельских жителей, и умение их дать отпор негативным явлениям. Сколько людей сказали спасибо Н. С. Щербине, оценили ее принципиальность. А присутствовавшие здесь представители местной власти, те, кто по долгу службы призван вести воспитательную, идейно-политическую работу, поняли, какие глубокие, общественно значимые вопросы могут порой скрываться за так называемыми житейскими конфликтами.
Хочется верить: вся эта история послужит уроком не только тем, кого она коснулась непосредственно. Иначе не было бы смысла столь подробно на ней останавливаться.
Все видели и мирились
С автором разоблачительного письма в редакцию Лидией Марущак мне встретиться не удалось. Совершив кражу на ферме и отделавшись за это по решению народного суда всего лишь штрафом, поборница честности и справедливости, каковой она выглядела в своем послании, предусмотрительно поспешила покинуть хозяйство. Этому в совхозе, естественно, не препятствовали. Мало того, на радостях, что столь легко освобождаются от прославившейся склоками и скандалами работницы, уход ей оформили даже по собственному желанию. И в трудовой ее книжке, распухшей от вкладышей, появилась еще одна нейтральная запись.
Сейчас, когда хорошо известен подлинный нравственный облик Лидии Марущак, так и подмывает поговорить о моральном праве ее «рядить и судить» других и вообще становиться в позу борца за правду. Но это лежит на поверхности. А что, если попробовать заглянуть поглубже, задаться вопросом, что двигало этим человеком, когда он сигнализировал во все концы о тех или иных негативных фактах? В общем-то, как я понимаю, всем хорошо известных.
Об искреннем желании бесчестного человека искоренить таким образом неурядицы, конечно же, не может быть и речи. Остается, подумалось мне, озлобленность, вызванная неудачами в жизни или еще чем-то. Но беседую с людьми – доярками, механизаторами, бригадирами, управляющими, близко знавшими Марущак, и чувствую: нет, и этот мотив поступков ее далеко не главный.
– Она всегда хотела быть на глазах у начальства, – рассказывают знавшие ее. – Делать ничего не желала и не умела, а принципиальным, смелым человеком прослыть стремилась. Авось оценят «наверху». Ведь вот и вы откликнулись, приехали сразу.
Вот оно что! Кто из нас не встречался с такими людьми, кому не известны бойкие критиканы, что не в пример настоящему труженику, болеющему душой и сердцем за наши беды, пытаются на демагогических «обличениях» сделать даже карьеру. Социальное зло, которое несут в себе подобные ловчилы, велико. Говорят, ничто так не разлагает общество, как ханжеская, мнимая гражданская активность, ничто так не убивает веру в справедливость и желание работать лучше, как стремление нерадивых, бессовестных демагогов поучать других. Поэтому не менее интересно знать, откуда же берутся такие люди, кто и что способствует их появлению? Особенно в деревне, где вроде бы от века в почете и уважении, на виду были только истинные хозяева, старатели и мастера, утверждающие правду наиболее верным способом – трудом.