Избранное
Шрифт:
– Так это тогда было, когда еще люди понимали, что в одиночку крестьянину, скажем, просто-напросто не выжить. А сейчас вон как народ растолкли. Всяк под себя гребет, все против всех выступают. Говорить же о коллективном ведении хозяйства теперь вроде как и неприлично. Ортодоксом, красно-коричневым прослывешь.
– Ну ты даешь. Этак и Энгельгарда надо причислить к этой компании. Он, послушай-ка, что говорил: «Лучшим примером того, какое значение в хозяйстве имеет ведение дела сообща, соединенное с общежитием, служит зажиточность бывших крестьянских дворов и их объединение при разделах…»
Так считал человек здравого ума. И у меня есть все
– Слава, я знаю Юрия Павловича, но и он ныне кряхтит. Цены-то закупочные на сельхозпродукцию не очень растут, а вот на машины, сельхозинвентарь только в прошлом году увеличились в 25 раз.
– Тем более частнику такое давление не выдержать. А вообще государству тут надо тоже крепко подумать. Строительство дорог на селе, газификация – это его забота. И дико, когда при свертывании, скажем, социальных программ где-то отказываются от возможности иметь аптеку, библиотеку. Даже при царе они содержались за счет земства.
– Ты что, принципиально против фермерства и продажи земли в частные руки?
– Как тебе сказать? Сейчас, как в сталинскую пору, у нас стали оплевывать НЭП. Но ведь во времена его деревня поднялась на ноги за два-три года. А за счет чего? Да за счет того, что землей тогда не спекулировали, а вернули ее крестьянам. К тому же со всех концов света навезли сельскохозяйственную технику да инвентарь. Косы были и шведские, и немецкие, и австрийские, а сеялки да веялки аж из Америки. Вспомни-ка, после войны еще работали у нас маслобойки в деревнях, льнотрепальные заводы с импортным оборудованием. Кстати, о чем сейчас и хлопочу, так о возрождении этих самых крупорушек, льноперерабатывающих пунктов, маслобоек. Ну, право, духу уже не хватает сдавать в райцентр на молокозавод первосортнейшее молоко за бесценок.
И о фермерстве. По-моему в нем и многие наши правители разочаровались. В начале прошлого лета хвастались: «У нас 150 тысяч фермеров. Под осень захныкали: «Фермеры не оправдали надежд». А тут надо спросить нынешних государственных деятелей: «А что вы дали им, кроме пустой земли?» Ничего. А вот Столыпин и продолжатель его дела Кривошеин, наделяя крестьян отрубами, между прочим из резервных земель, давали им и ссуды – не деревянными, а золотыми рублями, не по рыночной цене, а льготной, и строительные материалы – не гнилые, разумеется.
А ныне толкуют о продаже земли. Кому? Крестьянам? Да им не на что, извините, портки купить. Говорят: найдутся богатые люди. Найдутся. Барыги. Так что, им и передать в рабство нынешних колхозников и совхозников – крестьян? Но ведь подобное уже было в 1929-1930 годах.
Земельный вопрос в России, надо заметить, всегда был роковым. Поспешное решение может вызвать такую смуту, что всем станет тошно.
Как хочется, чтобы бескрайняя наша земля – земля-кормилица, провинциальная земля – стала обетованной. Надо сделать ее таковой, пока есть силы. Ты-то что сидишь
…Эх, Вячеслав Николаевич! Удачи тебе. И давай встретимся, ну, скажем, лет через пять. Что-то услышу…
Мы не встретились с ним через пять лет. Но мой другой однокашник – теперь тоже москвич, посетивший родные края, сойдя с поезда, не увидел, как бывало, рядом родной деревни. Она заросла лесом и бурьяном. Дома повалились, а люди, кто смог, разбежались.
Флеров же, бросивший председательское поприще, пишет теперь (и уже написал частично) историю исчезнувших деревень, стоявших плотно некогда вокруг главного у нас села Контеево.
Деликатес… и проблемы деликатные
Его мне рекомендовали как человека талантливого. Сам же Борис Николаевич услышав о себе такое, недовольно поморщился:
– Немного нашему брату требуется, чтобы талантливым слыть – не теряй лишь здравого смысла.
– Вот те на! Я-то считал, что люди с изюминкой – это люди «с чудинкой» и с тем самым здравым смыслом ладят далеко не всегда. Да, собственно, и Рагулин, как показалось мне, действует вопреки ему. В наше сумрачное, нестабильное время, когда редкий хозяйственник, руководитель (а Борис Николаевич – директор предприятия) не пытается как можно больше выкачивать из вверенных ему ресурсов, дабы выжить и нажиться, он возьми и займись строительством для трудового коллектива сауны с бассейном, физкультурно-оздоровительного комплекса, зала для отдыха, реконструкцией и расширением цехов, очистных сооружений, приведением в порядок административного корпуса и т. д. и т. п. Словом, из 240 миллионов рублей прибыли, что получило предприятие за год работы, ровно половину «угрохал», или, как теперь говорят, инвестировал в соцкультбыт и расширение производства. И это, повторяю, в наше время, когда многие одним днем живут. Но Рагулин так рассудил:
– Конечно, чтобы только «выжить и нажиться», лучше всего полученные деньги на зарплату пустить. Такое ныне делается запросто. Но мы-то хотим жить, а не наживаться. А для этого надо строить.
Каково! Часто приходит слышать сейчас подобные суждения. Но и я хорош! До какой же степени надобно было поддаться временщицким настроениям, чтобы в разумных, толковых рагулинских действиях узреть отклонение от здравого смысла.
И все-таки он удивляет. И удивлял многих раньше – когда по собственному желанию сменил пост заместителя директора крупного завода на должность руководителя малого предприятия, правда, самостоятельного. Но кто тогда всерьез полагал, что подобная самостоятельность и впрямь что-то может дать.
В том-то вся и штука, что сам Рагулин рассуждал и действовал весьма серьезно и осмысленно, увидев в нечетких еще хозяйственно-социальных подвижках той поры черты будущей скорой приватизации и демонополизации, крутого поворота общества к смене форм собственности. И коллектив, им возглавляемый, принимает решение о выкупе предприятия, акционировании его.
Они стали среди тружеников такого рода производств, да, по сути и единственным до сей поры, кто не упустил своего шанса и получил в полное распоряжение цех, а теперь завод. Они истинные его хозяева, единственные акционеры, учредители, владельцы. Доля собственности каждого – священная его доля, которая может передаваться по наследству и остается за работником, приносит ему доход даже в случае увольнения с завода. Данное положение закреплено уставом.