Избранное

Кольцов Михаил Ефимович

Повторяя лейпцигские «традиции», председатель опять произносит вступительную речь, в которой заявляет, что первый период процесса имел целью… определить отношение каждого из обвиняемых к обвинительному акту. Теперь же слово принадлежит свидетелям. Форменным издевательством звучат слова председателя о «свободных и независимых» свидетелях, ответственных «только перед богом и собственной совестью». Прошедший уже перед судом «свидетельский материал» — достаточно наглядная иллюстрация к выспренним заявлениям Бюнгера.

Первым допрашивается новый свидетель —

студент Ганс Флетер, который ежедневно проходил мимо рейхстага, возвращаясь из библиотеки.

В день поджога свидетель, по его словам, проходил мимо рейхстага около девяти часов вечера. Вдруг он услышал звон разбитого стекла. «Мои взоры, — говорит свидетель, — естественно направились в сторону шума, и я очень ясно видел человека, который взламывал стекло. Я видел также, что он держал в руках что-то горящее». Увидев это, свидетель «не потерял ни одной минуты», он не бросился за поджигателем, а побежал ко входу в рейхстаг в надежде найти там служащего. Нашел он, однако, не служащего, а полицейского. Он рассказал полицейскому все, что он видел.

До сих пор свидетель рассказывает все более или менее гладко. По-видимому, дальше он недоучел, ибо вдруг заявляет, что после всего этого он, словно утратив всякий интерес к замеченному, ушел домой и только там узнал от привратницы то, чего он не успел заметить, будучи возле рейхстага. Узнал, что рейхстаг горит.

Во время показаний этого «свидетеля» Димитров встает и требует слова. Но ему отвечает даже не судья, а его собственный «защитник», который делает ему замечание, что он сможет просить слова лишь после того, как свидетель закончит свои показания.

Неудачный спектакль

13 октября

Вчера режиссеры суда поставили новый спектакль. Как полагается театральному представлению, оно начинается около восьми часов. Картина спектакля, по сообщениям иностранных корреспондентов из Берлина, такова.

Полиция сегодня перегородила половину столицы. Нельзя пройти в центре города двух кварталов, чтобы не натолкнуться на заграждение и контроль. Эти чрезвычайные меры вызваны были сведениями о готовящихся рабочих демонстрациях. Однако такие демонстрации-летучки все же состоялись в шесть часов вечера и собрали несколько сот участников.

Сто двадцать иностранных корреспондентов, юристов и других обладателей пропусков подвергаются семикратной проверке, пока добираются до площади перед рейхстагом. Но игра не стоит свеч. Журналистов поместили на сорок шагов, от места действия, вдобавок за полицейским оцеплением. Освещение тоже очень скверное. Большинство присутствующих вообще ничего не разобрало в той возне, которой суд придает особо важный смысл: суд организовал наглядный показ того, как, по мнению обвинения, был учинен поджог.

Видно было только, как полицейский с факелом в руке долго прогуливался взад и вперед у знаменитого окна, через которое якобы влез Ван-дер-Люббе в рейхстаг.

Самому Ван-дер-Люббе показать

этот акт не предложили. Его лишь спросили, как он это сделал, на что он благоразумно ответствовал молчанием.

Полицейский у окна помахал несколько раз факелом, что не внесло, однако, никакой ясности в вопрос. Затем суд, обойдя рейхстаг, останавливается у входа № 2. Это уже совсем далеко от журналистов, — ничего не видно и не слышно. По слухам, суд уточняет здесь показания свидетеля, который видел у этой двери убегавшего человека.

И это все!

В ближайшие дни предстоит подобный же спектакль в расширенном масштабе: будет показана якобы вся сцена поджога. По-видимому, показана будет в тех же издевательских условиях полного отсутствия контроля и простой возможности наблюдать. Но в протоколе появятся самые необходимые страницы: суд заверит, что он воочию убедился, как малютка Ван-дер-Люббе в один миг развел огонь в тринадцати местах рейхстага.

Только о протоколе теперь остается заботиться лейпцигскому судилищу. Больше, чем на протокол, ему в смысле успеха рассчитывать не приходится. Да и протокол-то получится очень похабный.

Новые изобличающие вопросы

тов. Димитрова

18 октября

Сильнейшим моментом семнадцатого заседания и одним из самых сильных и важных моментов процесса явился вопрос Димитрова, обращенный к свидетелю — чиновнику Шольцу и одновременно к суду, к его организаторам и ко всем тем, кто поистине отвечает за поджог рейхстага.

Приподнявшись с своего места, болгарский революционер громко и раздельно спрашивает: «Не прошли ли поджигатели через подземный ход, ведущий в рейхстаг?»^[15]

Зал притихает. Может быть, в самом деле сейчас всплывет главный пункт в деле о поджоге, тот пункт, о котором настойчиво твердит «Коричневая книга», о котором говорилось в посмертном письме Оберфорена и в десятках других документов и показаний, — тот пункт, о котором вполголоса продолжают говорить до сих пор во всей Германии?

Минута замешательства. Но нет! Председатель Бюнгер мгновенно врывается в разговор. Прежде чем свидетель Шольц успевает произнести хотя бы один звук, председатель грозно обрывает: «Этот вопрос ставиться не будет».

Ну, раз ставиться не будет, тогда, конечно, не о чем больше и спорить, нечего ожидать… Вспышка интереса в зале сразу стихает, журналисты опускают записные книжки и карандаши, взятые было на изготовку. В подтверждение своей линии председатель сразу объявляет заседание закрытым. Можно идти обедать…

ОБВИНИТЕЛЬНЫМ АКТ ВЫДАЕТ С ГОЛОВОЙ

ФАШИСТСКИХ ПОДЖИГАТЕЛЕЙ

24 октября