ИЗБРАННОЕ
Шрифт:
Пожрали...
Порой в жизни происходит такое, что даже будучи очевидцем даешься диву и сомневешься — а было ли? И все же есть у меня твердое убеждение — подобное случается с каждым человеком, по крайней мере, хотя бы раз в жизни. Вот взять Менделеева — приснилась же ему во сне знаменитая таблица. Можно сомневаться, можно отрицать, но факт остается фактом — есть такая таблица...А бывает и наоборот — в обыденной череде происходит нечто, о чем вспоминаешь со смешанными чувствами. Впрочем, лучше пояснить на примере. Прежде всего, надо указать на весьма непреложную и непоколебимую истину, что жизнь в лагере, я имею в виду, конечно же, не пионерский и не лагерь отдыха, не балует тамошних обитателей богатством событий, а потому скучна и однообразна. С другой стороны, бытует мнение, что в потаенной глубине порой кипят такие страсти, и рождаются такие сюжеты, что Шекспир позеленел бы от зависти. И самое простое и безобидное действие или событие может обратиться в весьма запутанный клубок, что даже гордиев узел станет в в такой момент примитивной загадкой. И после всего начинаешь ломать голову — а почему все так получилось, хотя по всем признакам как бы и не должно было иметь места...Перечислить такие случаи — дело неблагодарное и попросту говоря, неосуществимое. Само перечисление может превратиться в подобие Британской энциклопедии, с той лишь разницей, что последнюю никто не читает, а наши случаи явят кладезь весьма поучительного и интересного. При этом следует принять во внимание, что подобные ситуации происходят ежечасно, если не ежеминутно, и не требуют для своего возникновения практически никаких усилий со стороны. Осваивать сии премудрые ситуации, теоретически дело бессмысленное, их следуеь просто-напросто воспринимать как данность и ничего более. Надеюсь, прелюдия к рассказу вышла не очень утомительная, но в любом случае, сказать вышеизложенное следовало, хотя бы для того, чтобы отсечь ненужные вопросы или сомнения. В каком году это было — не берусь утверждать, да и не столь важно. Для особо педантичных скажу только, что случилось в этом веке и в этом тысячелетии. Так что быль эта в преданья старины глубокой никак не входит. Могу еще уточнить, для особо дотошных, что стояла зима. А было ли начало зимы, ее окончание, или начало окончания зимы плавно перетекающее в окончание конца зимы, уже не суть важно. Как бы то ни было, на дворе стоял прекрасный солнечный день, солнце, судя по его стремительному закату, стремилось на заслуженный отдых, а вместе с ним распорядок дня выходил на финишную прямую. Вечерняя проверка закончилась и мы с чувством, толком, рсстановкой расходились по бараку, кто на свой «шконарь», кто в курилку, предвкушая предстоящий ужин. И мы с Копосом тоже принялись за обсуждение. Но упаси вас Бог подумать, что нам было нечего поесть и что мы пухли
– хотелось вскричать в тот момент, но не дано человеку власти над всемогущим временем. И все прекрасное когда-нибудь подходит к концу. Первые признаки такого конца, превещавшие наступление нешуточной бури, материализоались в лице Ульяна, который весьма бесцеременно прервал наши аристократические замашки, с невинной улыбкой поинтерсовавшись у нас: -А чего это вы тут делаете, а? -...?! -На кой ляд в ватниках на постельках валяетесь?
– сделал очередную попытку Ульян. -Не курнул ли ты часом?
– любезно ответил Копос.
– В такую погодку только круглый идиот пойдет в столовую без телогреечки. Вот прозвенит звонок и рванем. -Звонок? Какой еще звонок?
– не сразу сообразил Ульян. А через несколько секунд разразиля приступом бешеного хохота. -Звонок! Они звонка ждут! Ха-ха-ха, - заливался Ульян.
– Ну вы че, с луны салились, звонилку нашу еще в обед в ремонт оттащили. Ха-ха-ха! Зря он это сказал. Он конечно не хотел последовавших вслед событий, да и предвидеть не мог, но, как ни крути, а случилось то, что случилось. С того злополучного дня много утекло воды, страсти улеглись, и можно попытаться восстановить события, но почему-то память выдает лишь довольно бессвязные обрывки воспоминаний. Но могу сказать одно с полной уверенностью — какой-нибудь там Спилберг или Коппола позеленел бы от зависти при веде разыгравшихся на крохотном пятачке сцен, перед лицом которых померкли ужасы «Титаника» и кошмары «Армагеддона». И учтите — не было ни спецэффектов, ни последующей компьютерной обработки, без которых большинстов режиссеров Голливуда представляют собой полнейшее ничтожество. И если мне предложат на выбор — прыгнутьс Эйфелевой башни без парашюта или еще раз пережить давешние впечателения, то я без колебаний выберу первое, поскольку адреналина будет на порядок меньше. Судя по обрывкам воспоминаний и опросам невольных свидетелей, Копос просто рвал и метал, и только одному Богу известно, почему барак уцелел. Помню, что одна ложка умудрилась залететь в самую узкую щель батареи, а вторая улетела в дальний конец барака. Солонка же наша очутилась под матрацем соседней койки. Как она туда попала — до сих пор не могу взять в толк. Твердо знаю, что теперь, после всего пережитого, меня трудно удивить или напугать чем-нибудь. Так не бывает, скажете вы, и по-своему будете правы. И если вы твердо уверены в своем ангеле-хранителе, то смело спросите Копоса про уху... ...А у нас после того случая, с Копосом никто про уху больше не разговаривал...
Старая сказка на новый лад
Вот что меня всегда восхищало и поражало в Мишке – так это его способность любить и понимать детей. А в наше время это большая редкость. Причем, особенно если некоторые умеют это просто преподносить, когда нужно, то Мишка был полной противоположностью, ибо способности даются нам свыше, их не купишь, можно только растерять. Может, именно поэтому он и любил их самозабвенно, и они отвечали ему тем же. И если бы вы увидели его катающимся с горки или сидящим в песочнице с детьми, то это отнюдь не показалось бы странным, наоборот, весьма естественным. А что касается самого Мишки, то он был до безумия рад выбраться с детьми куда-нибудь на каток или лепить с ними снежных баб целый день. Вот только времени на это почти не было, и женат он не был, а поди ж ты, не было времени и все. Ну, этот факт не существенный, зато была у Мишки сестра, у которой имелось двое племянников. На которых, собственно, и изливалась нерастраченная Мишкина любовь. Стоило ему прийти к сестре, как племянники тут же летели к нему и начинался самый натуральный кавардак, какой могут устраивать только дети. Сестра смотрела на него и часто вздыхала про себя, вспоминая своего мужа, с которым развелась много лет назад, и одновременно радовалась, что есть кому играть и заботиться о детях. Лишь одно обстоятельство вносило резкую ноту в почти семейную идиллию – периоды, когда Мишка бывал дома, становились все реже. Нет, Мишка не был плохим человеком и не страдал от вредных привычек, что в наше время весьма удивительно. Все было намного проще – основную часть своего жизненного пути Мишка посвятил творческому и благородному делу освоения необъятных просторов нашей Родины, в основном ее северной части. Иными словами, мотал срока, что происходит, в общем-то, периодически с основной массой мужского населения. Какое- то время родня еще пыталась бороться с пагубными наклонностями, но, осознав бесполезность своих попыток, все махнули рукой и предоставили Мишку самому себе. Мишка не возражал против такого вмешательства (сначала) и против равнодушия (потом). Спроси его кто-нибудь, почему его заносит на нары, он вряд ли бы смог ответить. Такова жизнь, скорее всего, сказал бы он и выкинул бы данную проблему из головы. В общем, родственники были как бы не против, Мишка тоже и в итоге Мишкины «ходки» приобрели статус поездок на заработки, а редкие периоды пребывания дома стали носить гордое название отпуска. В день его приезда накрывался праздничный стол, многочисленные родственники съезжались вместе, совсем как на Новый год или на Первое мая. Вот, пожалуй, и все, что можно сказать о Мишке. Разве что немного слов о лагерной жизни могут добавить несколько немаловажных штрихов к его портрету. В отличие от многих, он удивлял какой-то степенностью, крестьянской добротностью, и складывалось впечатление, что жизнь допустила ошибку и в лагере вместо него должен быть другой человек. Ну а сам Мишка об этом не задумывался. Подобные проблемы его совсем не волновали. Не стоит считать, однако, что Мишка являл собой классический тип Иванушки-дурачка, отнюдь не так. Задайте ему вопрос о чем-нибудь жизненном, ну хотя бы, почему жена ушла, и у Мишки будет готов рассудительный ответ. И самое удивительное не в том, что ответ сходился с грубой прозой жизни, а в том, что сам он не пережил никаких глубоких волнений. Может быть, в нем просто говорила обычная земная мудрость, если она еще осталась на этой грешной земле. Не мне судить. Да и рассказ, в общем-то, не об этом. Кстати, о рассказах и россказнях. Ну просто нельзя не сказать несколько слов. Дело в том, что длинные, похожие друг на друга дни, можно заполнять либо нардами, либо занятными историями о том что было и чего не было. Говорунов много и чаще всего их байки и басни не блещут истиной. А Мишка – совсем другое дело. И пусть его слог не блистал изяществом стиля, а в речи могла преобладать ненормативная лексика, все равно, была в его историях какая- то изюминка, нечто, что заставляло на время забыть о приевшейся лагерной жизни и хоть немного вспомнить о другой, той, что за забором. Много их было, этих историй, но одна из них запомнилась мне так ярко, что не могу не рассказать ее вам. Все что произошло, неизменно вызывало у Мишки приступ смеха, но была одна-единственная деталь, которая вызывала у него недоумение – за что же он получил сковородой по лбу. Но давайте по порядку. Как-то, во время очередного отпуска Мишка сидел с племянниками и развлекался, как только могут делать дети. А Мишкина сестра, довольная хоть какой-то передышкой, отправилась посидеть с подругами в кафе: -Могу я разок посидеть по-человечески и отдохнуть ? Мишка естественно согласился, что может и попутно с посидел-ками согласился выполнить сопутствующие указания. И хотя список был не слишком маленький, его это нисколечко не пугало. После неизбежного прихорашивания сестра вышла, не забыв еще раз предупредить, чтобы дети были в постели не позже 10 часов. -Смотри, не дай им сесть на шею. Они за два года поумнели и сразу схватывают, что к чему. И ради Бога, построже с ними. После чего чмокнула Мишку в щеку и спокойно ушла. Мишка крикнул вдогонку, что беспокоиться не о чем. И действительно, чего волноваться, первый раз, что ли ? Но если бы он только знал, чем все это кончится. Да ладно, чего теперь говорить, после драки кулаками не машут. В общем, ни о чем не подозревавший Мишка прокрутил в голове еще раз все наказы и задачи и не мудрствуя лукаво включил телевизор, затем сунул в видеомагнитофон первую попавшуюся кассету. Убедившись, что ребятишки уставились в экран, он направился на кухню. Готовить Мишка любил и для него не составляло большого труда приготовить вкусный обед. При нужде он, пожалуй, сварил бы суп даже из топора. Ловко орудуя ножом, он почистил овощи и отправил их в духовку. После чего со спокойной совестью приступил к осмотру холодильника. Лучше бы он этого не делал. Что на него нашло – известно только одному Господу Богу, поскольку в жизни своей Мишка и капли в рот не брал, а тут… Увидев в холодильнике, среди радующих взор импортных и отечественных упаковок разнообразнейших солений, варений и консервантов, бутылку водки, Мишка задумчиво покачал головой, почесал затылок и решительно вытащил её на свет. Долгое время после этого Мишка пытался понять, какого лешего ему понадобилось выпить, но ни одного более или менее логического объяснения на ум ему не приходило. Оставалось только воспринимать все как есть. В общем, как бы то ни было, бутылка очутилась на столе. Вскоре подоспели овощи в духовке, Мишка разложил каждому по порции, украсил сверху колбасой, зеленым луком и укропом, после чего отнес две тарелки в комнату. Сам же, прислушавшись к звукам вилок по тарелкам, довольно ухмыльнулся, налил себе рюмашку и со смаком выпил. Причем, выпил он с таким смаком, словно пил постоянно и знал толк в данном занятии. После чего сделал небольшую паузу, крутнул головой и выдохнул : -Ух, зараза, до чего хорошо пошла ! За первой последовала вторая, затем третья, ну и так далее, в порядке очередности, пока горючее не закончилось. Мишка с сожалением посмотрел на опустевшую емкость, но к чести своей в ларек не побежал, как сделал бы пожалуй любой другой на его месте. Вместо этого он быстро навел порядок и окинув слегка нетвердым взглядом окружающую обстановку, довольно ухмыльнулся. Теперь можно было заняться воспитанием подрастающего поколения. Причем, судя по реакции племянников, фильм подходил к концу, а значит, момент для воспитательной деятельности был весьма удачным. В конце концов, разве он, Мишка, не ответственный человек ? Значит, пора за дело. Слегка покачиваясь Мишка двинулся в комнату. В голове необычно, но в тоже время приятно, шумело, пол изредка пытался убежать из-под ног, а в теле разливалась неведомая ранее истома. От избытка новых впечатлений у Мишки голова пошла кругом и он вынужден был схватиться за дверной косяк. Выпрямившись, он победно ухмыльнулся и подмигнул старым часам, висевшим в коридоре. Те подмигнули ему в ответ и оттого Мишка долго не мог понять, который час. Новизна нахлынувших на него чувств была столь острой, что он даже пожалел, что не с кем поделиться. Тем не менее, пора было брать быка за рога, или, иными словами, воспитывать подрастающее поколение. -Ну, фраера, отбой. Пора на боковую .- объявил он, войдя в комнату и попутно выключив телевизор. Племянники стали было канючить, но Мишка пресек бунт в самом зародыше. -Ша, я сказал. Кина более не будет, век свободы не видать. После таких слов племянникам стало ясно, что никакие уговоры на дядьку не подействуют, и оставалось только надеяться выпросить у него хоть что-нибудь. Поэтому, быстро раздевшись и улегшись по кроватям, они в один голос потребовали сказку на ночь. Немного поколебавшись, Мишка согласился и уселся на пол, как раз между кроватками. Но поскольку под влиянием принятого на борт «горючего» в голове все спуталось до состояния полной безнадежности, он решил рассказать им самое простое, что пришло ему на ум. -Короче, братва, слушай сказку про колобка, - бодро начал Мишка. – В некотором царстве, в некотором государстве жили-были старик со старухой. Житуха была ни то, ни се,
Красный
“Нелюбовь к коммунистам у меня с рождения и передается по наследству.В начале 20 века они изрезали мою семью. Тут уж дело чести, знаете ли. Не станет коммунист моим другом.” Ф.Т. + Очищенная от внутренних врагов и объединённая под идеалом национал- социализма, Германия встала во главе сил, марширующих в борьбе против международной большевизации мира. При этом она полностью отдаёт себе отчёт в том, что она выполняет всемирную миссию, выходящую за рамки всех национальных границ. Йозеф Геббельс
Холодным вечером 27 ноября 1943 года Сергею Александровичу было очень тошно на душе. Умом он понимал, что поделать ничего не сможет. Но всем своим изболевшимся сердцем страдал от собственного бессилия. Где-то недалеко, всего в трех кварталах от его дома, в здании гестапо сидела его дочь, его ненаглядная Сонечка. Ее арестовали совсем недавно, по нелепому подозрению в связях с коммунистическим подпольем. Сергей Александрович еще мог бы принять участие дочери в работе эмигрантского движения. И хотя движение находилось под непосредственным контролем германских оккупационных властей, работа в кружках или редакции газеты не вызвала бы у него негативной реакции. Но сама мысль, что Сонечка, его жизнь, его утешение, могла пойти просто на контакт с красными, лишившими его не только дворянства, имения, чинов, но и Родины, была ему глубоко омерзительна и противна. Сергей Александрович почти физически не мог допустить даже намека на такую возможность. И потому он отчаянно цеплялся за мысль, что все это чудовищная ошибка, и что скоро его дочь отпустят. Да, он слишком хорошо знал, что может последовать, если гестапо вдруг решит, что обвинения с красным подпольем имеют основания. На этот счет он не питал никаких иллюзий. Слишком свежим был пример его сослуживца, штабс-капитана Смирнова, который никогда не скрывал своих симпатий к Совдепии, и как потом выяснилось, принимал участие в движении маки, за что и был повешен во дворе гестаповской тюрьмы. Да, Сергей Александрович не мог сочувствовать большевикам, но как истинный русский патриот он глубоко страдал за Россию, которая все эти годы оставалась для него Отчизной. Пусть далеко, за тысячи километров, за множеством границ, пусть под пятой большевиков, но это была его Родина, его земля, где жили его предки, где он родился и вырос, где узнал свою первую и единственную любовь. Десятки поколений его предков жили одним девизом — меняется все, а Родина остается. Делом чести каждого мужчины в его семье было носить военный мундир и быть в первых рядах с оружием в руках, если Родине угрожала опасность. Сергей Александрович вспомнил, как в первые дни Октябрьского переворота он был арестован чекистами по подозрению в участии антибольшевистского подполья. Через неделю его выпустили под честное слово, а почти все его сослуживцы, в том числе двоюродный брат и дядя были расстреляны. Сергей Александрович уехал в Прибалтику, имея на руках малолетнюю дочь и больную жену. Именно там он встретил Петра Николаевича Краснова, который впоследствии активно сотрудничал с германскими властями, и даже создал казачий корпус, который принимал самое активное участие в антипартизанской борьбе и карательных операциях. И это Краснов помог ему эмигрировать во Францию, где больная жена могла бы пройти курс лечения от чахотки. В самом начале 1942 года, почти сразу же после смерти жены, Краснов отыскал его в небольшом захолустном городке на севере Франции и предложил ему вступить в казачий корпус, обещая ему самый высокий чин. Но Сергей Александрович отказался, пояснив, что никто из династии Лоскутовых не поступал на службу врагов Отечества. Петр Николаевич был явно недоволен, но к удивлению Сергея Александровича никаких последствий его отказ не имел. Вероятно, Краснов сумел убедить оккупационные власти в лояльности Сергея Александровича, памятуя о прежних заслугах последнего на воинской службе в пору Первой Мировой Войны. Во всяком случае, именно так считал Сергей Александрович, более или менее хорошо знавший Краснова в те годы. Горестные думы вдруг были прерваны торопливым стуком в дверь. Время близилось к полночи и в городе действовал комендантский час. В такую пору могли прийти только немцы, но они бы не стали церемониться и долбили бы своими кулаками, настырно и нагло. А сейчас стук был торопливым, но приглушенный, словно человек, стоявший за дверью боялся, что его обнаружат. Сергей Александрович подошел к двери и спросил: -Кто там? -Помогите, ради Бога!
– произнесли за дверью на ломаном французском. “Иностранец”, понял Сергей Александрович и приоткрыл дверь. При неярком свете керосиновой лампы он увидел перед собой пожилого человека, примерно его лет, запыхавшегося и явно встревоженно взволнованного. -Помогите-, повторил незнакомец, и Сергей Александрович не колеблясь приоткрыл дверь. Незнакомец вошел и присел возле двери. Что-то смутно знакомое было в его облике, но времени на расспросы явно не было и потому Сергей Александрович просто предложил ночному гостю следовать за ним. Отдавший много лет ратному делу, он осознавал, что незваный гость не был другом гитлеровской машины. И пусть Сергей Александрович не принимал абсолютно никакого участия в какой-бы то ни было борьбе против германского фашизма, он, тем не менее, без колебаний решил помочь незнакомцу. Так же молча он провел гостя к лесенке в подвал и сказал: -Идите туда и будьте спокойны. - Merci bien!
– ответил незнакомец, и быстро юркнул внутрь подвальчика. И снова что-то смутное и тревожное промелькнуло в голове Сергея Александровича. Что-то далекое и почти забытое забрезжило в сумерках памяти. Голос незнакомца был знаком ему явно хорошо, он знал этого человека и, как подсказывала ему память, при весьма неприятных обстоятельствах. Сергей Александрович напряг память и вдруг вспомнил — этот человек был никто иной, как большевистский комиссар, который взял с него честное слово не воевать против советской власти, и как он впоследствии узнал, принял личное участие в расстреле его двоюродного брата и дяди. А ведь брату не исполнилось и восемнадцати лет! Волна ненависти и гнева захлестнула его с головы до пят. Как! Этот человек осмелился прийти в его дом, в дом тех людей, чьих родственников он лично казнил без суда и следствия! Порыв бешенства, который охватил все его существо, был прерван настойчивым и резким стуком в дверь. “Немцы”, догадался Сергей Александрович и в бессильной ярости открыл дверь. Почти немедленно в комнату ворвались несколько гестаповцев во главе с офицером. -Господин Лоскутов?
– спросил офицер. Сергей Александрович молча кивнул и вопросительно посмотрел офицеру в глаза. -Скажите, в ваш дом никто не приходил? Опасный русский бандит только что скрылся от нас и мы подозреваем, что он находится в одном из близлежащих домов. ”Бандит он и есть бандит”, промелькнуло в голове Сергей Александровича и он молча кивнул на дверь подвальчика. Гестаповцы рванулись туда словно стая гончих собак и буквально через несколько секунд выволокли оттуда ночного гостя и стали его избивать. Сергей Александрович отвернулся, поскольку это зрелище не могло помочь ему утешить себя мыслью о неминуемой, хотя и запоздалой расплате, за смерть своих родственников. Насытившись избиением, гестаповцы бесцеремонно подняли пленника на ноги и пинками погнали на улицу. Перед самым выходом тот обернулся, посмотрел Сергею Александровичу в глаза и презрительно улыбнулся окровавленным ртом... Спустя два дня Сергей Александрович был вызван в гестапо, где давешний офицер, холодно глядя ему в глаза, объявил, что его дочь была этой ночью повешена за связь с красными. Все необходимые доказательства были найдены у арестованного в доме Сергея Александровича ночного гостя. И понимая боль утраты, от лица германского оккупационного командования, он приносит ему благодарность за помощь в поимке опаснейшего преступника. Сергей Александрович схватился за грудь, пошатнулся и заплетающимися ногами вышел из комнаты. Вокруг слышался веселый смех, по коридору носились молодые и шумные сотрудники гестапо, где-то стрекотала пишущая машинка, но он ничего не слышал и ничего не замечал. И только где-то в глубине души нарастала пустота, заполнить которую могла бы только смерть...
Отголоски Победы
В тот день, дыханье затая,
Весь мир смотрел на ваши лица,
Как вы, в медалях, орденах,
По площади шагали лихо.
За вами были Сталинград,
Одесса, Киев, Севастополь,
Вы брали Вену и Белград,
Сквозь пули, взрывы, кровь и копоть.
В тот день не вы, а вся страна,
От пережитого белея,
Бросала вражьи знамена
Перед подножьем мавзолея.
Никто из вас не знал тогда,
Какие будут перемены,
Куда покатится страна,
И кто появится на сцене.
Что будут ваши имена
Валять в грязи, топтать и грабить.
Начнется с памятью война
И вашу гордость испохабят.
Что будут ваши ордена
Идти на вес на черном рынке,
И под гнилое «панимашь»
Сторгуют их под осетринку.
Но верю, мутный сей поток
Уйдет, и снова правда будет!
А торгашей и властных бонз,
Даст Бог, история осудит.
В июне сорок первого
В
Под палящим июньским солнцем
Свинцом наливаются веки
Иссушенный кадык бьется в горле
И деревья стоят как вехи,
На дороге, истоптанной, смятой,
Десятками тысяч ног.
В пыли расстрелянный ветер
Испускает последний вздох.
Лязги гусениц отодвинулись,
Искромсав, исковеркав души нам.
Тишина внезапно накинулась
И запуталась в складках ужаса.
На истерзанном в клочья поле
Мечется пламя растерянно.
И скривившись от липкой боли
Обожженное плачет время.
Алиса вспоминает кота
Был Белый Кролик, он меня позвал
Через туннель в веселье сказки странной,
Где даже мох, казалось, расцветал,
И виделись моря через туманы.
Веселый Шляпник мило так болтал,
Дрожавший Заяц наполнял стаканы,
И гусеница, отложив кальян,
Про дальние рассказывала страны.
Валет червей мне подарил цветы,
Графиня раздавала реверансы,
Колода карт, как кладезь доброты
Мне спела зазеркальные романсы…
И только Кот, презрительно смеясь,
Вдруг исчезал, уставши от вопросов.
Его улыбка в тоненьких ветвях
Всех персонажей оставляла с носом.
Он был зануден, философски говоря,
Он говорил порой туманно, зыбко.
Но он ушел, а в сердце у меня
Осталась его чудная улыбка…
* * *
Как жаль, что в Зазеркалье нет того,
Кто б стал героем сердца моего…
Песнь Чеширского кота
Прошу знакомиться – пред вами Cheshire Cat,
А в переводе просто Кот Чеширский,
Он отвечает за ума привычный бред,
Неважно как, пусть даже по-английски.
Вам нравятся пушистые коты,
Такая милая, безропотная киска,
В которой нет томлений, суеты,
И для нее всегда есть с китикетом миска.
Вам нравится на шее пышный бант,
Прилизанная шерстка, нежность кожи,
Чтоб речь была как у прекрасных парижан
Чтоб куртуазностью я был на них похожий