Избранные главы элементарной математики. Учебное пособие

Иванов Олег Александрович

Если бы Фиа не было рядом, Эйслинн подозревала, что поддалась бы искушению — отдалась его сильной фигуре, наконец-то позволила себе и открыла, каким был его самый настоящий аромат, как ощущалась бы его кожа на ее щеке, как его руки обвивали бы ее… каково было бы ощутить эти большие зеленые руки, когда они откинули бы ее халат и открыли ее мягкому свету…

Глубоко вздохнув, Эйслинн оттянула вырез ночной рубашки, чтобы провести кончиками пальцев по соску. Согнув колено, она задрала подол платья до талии, а другой рукой принялась исследовать промежность.

Она уже довольно давно

не доставляла себе удовольствия. Она, конечно, думала об этом с тех пор, как встретила Хакона, но теперь не могла прожить ни минуты без удовлетворения.

Ее пальцы двигались в отработанном ритме, и Эйслинн быстро стала влажной, ее бедра поднимались навстречу руке. Она щипала и ласкала сосок и клитор в унисон, доставляя себе удовольствие знакомыми движениями и приемами, которым научилась в юности.

В прошлом у нее было всего два партнера, но она всегда сама заботилась о собственном удовольствии. Оргазм нарастал, напряжение собиралось внизу живота, пока не обрушилось на нее в один горько-сладкий момент. Зажав руку между бедер, она двигалась в погоне за наслаждением.

Его имя было у нее на губах, когда она достигла пика, удовольствие растекалось по венам, как сироп.

Она долго лежала посреди кровати, завернувшись в простыни, глядя на балдахин и думая: «Хотела бы я быть с ним. В ванне. В этой кровати. Где угодно. Везде».

Она пыталась смириться с тем, что дистанцируется от него. Она думала, что так будет лучше.

Но настроение только ухудшалось с каждым днем, когда она его не видела.

Деревянная роза, которую Эйслинн носила в кармане, была постоянным утешением, но также и напоминанием о нем. О том, что она не разговаривала с ним несколько дней. Даже если он был всего лишь ее другом, она была благодарна за дружбу. В ее жизни было мало людей, с которыми ей было легче разговаривать, чем с Хаконом.

«Что мне делать?» Она спрашивала себя об этом несколько дней, не находя ответа.

Но сегодня, почему-то, казалось, будто перейдена какая-то грань — или свершился некий обряд. Что-то произошло, но она не могла точно сказать, что именно.

И когда она лежала в постели, ее тело все еще сотрясалось от последствий оргазма, но все еще жаждало его, она задавалась вопросом: «Как я могу оставаться в стороне?»

?

В конце концов, Эйслинн не смогла. Она снова пробралась в кузницу, и ее сердце наполнилось радостью, когда она увидела его широкую, приветливую улыбку. То, как появилась ямочка на его щеке, когда он улыбнулся, как будто… заставило ее внутренности трепетать.

Она не могла ходить туда так часто, как раньше. Обязанностей и работы действительно накопилось, поскольку отец переключил большую часть своего внимания на подготовку к походу на юг. Сбор урожая был одним из самых оживленных периодов года, и по всему Дарроуленду урожай свозили на хранение или переработку. Силосы, зернохранилища

и мельницы были оживленными ульями, рабочие везли урожай с окрестных ферм, а сборщики налогов сбирали взносы с дворян и йоменов.

С головой, забитой счетами, цифрами и таблицами, Эйслинн не могла удержаться от того, чтобы навестить его. Ей нужно было облегчение, комфорт от наблюдения за его работой.

Кузница была безопасной и теплой, целый мир сам по себе. Она была счастлива находиться там с ним.

По мере того, как обязанности усложнялись, письма от Баярда продолжали приходить, местонахождение Джеррода оставалось неизвестным, а вассалы все также жаловались на повышенные налоги, Эйслинн наслаждалась моментами счастья, когда могла их найти.

Она беспокоилась, что, вернувшись к нему, может обнаружить, что их общение станет натянутым или неловким, но он только улыбнулся ей и протянул свежие кусочки пчелиного воска, перед тем как начать работать молотом.

Было облегчением узнать, что все было так, как раньше. Между ними возникла легкость, которой она жаждала всякий раз, когда разговаривала с кем-то другим и находила это общение более трудным.

День за днем она пробиралась в кузницу и была все счастливее.

И все же это было не совсем так, как прежде. В их совместных мгновениях чувствовалось что-то… иное. Возможно, изменились даже они сами.

Она не раз ловила его на том, что он краснеет, и не думала, что это из-за огня в кузнице. И когда она заметила, что его взгляд опустился на ее губы, ее сердце замерло в груди, с воспоминанием о том, что говорили горничные.

Вопрос вертелся у нее на кончике языка, но какое-то время ей не хватало смелости. Она боялась, каким может быть его ответ, и что из-за этого может случиться. Было легко вернуться к их непринужденности, но она не могла не почувствовать перемены.

Наконец, однажды ночью она решила, что должна знать. Не важно, чем все закончится и как это изменит то, что было между ними. Ночь за ночью она тосковала по нему, день за днем — скучала. Так нельзя было продолжать вечно: тело изнывало, сердце не знало покоя.

Когда в следующий раз они остались одни в кузнице, снова обсуждая ее планы относительно моста, она заметила, что его взгляд упал на ее губы.

Выпрямившись в кресле, она мягко улыбнулась, прежде чем спросить:

— Хакон, почему ты так часто смотришь на мои губы?

Она удивила его.

Он замер совершенно неподвижно. Она наблюдала, как он обдумывает ее слова, и его уши потемнели от румянца.

Хакон внезапно отвернулся, повернувшись к ней профилем, проводя полировальной тряпкой по железу, что держал в руках.

— Я не хотел вас обидеть, — тихо сказал он.

— Я знаю. Мне было просто любопытно. Я просто подумала, не…

Слова, сказанные и, тем более, невысказанные, повисли между ними на ужасное мгновение. Эйслинн вцепилась пальцами в юбки и заставила себя оставаться на месте, хотя ей хотелось ерзать — или, еще лучше, убежать.

Прошло некоторое время, прежде чем он повернулся к ней, отложив свою работу. Он не хотел встречаться с ней взглядом, но все же подошел, остановившись всего в шаге.