Избранные главы элементарной математики. Учебное пособие
Шрифт:
— Ш-ш-ш… — прогремел тихий, глубокий голос прямо у ее уха. — Все хорошо, виния. Все хорошо.
Эйслинн едва различала что-либо сквозь пелену слез и с трудом верила в происходящее, когда ее бережно подняли с лужайки и унесли в тень деревьев, в глубину сада. Так мягко, так нежно ее опустили обратно на землю, но эти теплые, крепкие руки не отпустили — продолжали обнимать, защищать, удерживать.
— О, боги… — прохрипела она, различая сквозь слезы лишь зеленый оттенок кожи Хакона.
— Я здесь, виния.
Она резко покачала головой, сжав лицо в ладонях.
— Прости, — прошептала она. Ей не хотелось, чтобы он видел ее такой — растрепанной, сломанной, уязвимой. — Прости… прости, я…
— Тебе не за что извиняться.
Его большие ладони осторожно убрали ее руки от лица, и в следующий миг она снова оказалась в тепле его объятий. Грудь под ее щекой ритмично поднималась и опускалась, сердце билось ровно, успокаивающе.
Против воли, она вцепилась пальцами в мягкую кожу его куртки, будто боялась, что он исчезнет, что лишит ее этого хрупкого утешения. Ее тело трясло от всхлипов, грудь сотрясалась, а слезы, не находя выхода, жгли кожу на щеках.
Завтра у нее будет чудовищная головная боль. Она знала это. Придется положить холодный компресс, чтобы к свадьбе не остаться с опухшим лицом. Все должно было идти по плану. Другого выбора не было.
Но сейчас — под осенним небом, в дремлющем розовом саду ее матери — все это теряло значение.
Имело значение лишь одно: ровное биение его сердца, глухо отдающееся под ее щекой. Движение его руки, скользящей по ее спине — вверх и вниз, вверх и вниз. То, как он убрал с ее лица волосы, позволяя ветру остудить пылающие щеки. Как обнял ее за затылок, словно не позволял ей рассыпаться.
Слова сами срывались с ее губ. Бессвязные, может, лишенные логики — но нужные. И он слушал. Он издавал тихие, успокаивающие звуки, кивал, шептал «да» и «я с тобой», пока она говорила.
Она рассказала ему о Бренне — о том, что та делала, чего ожидала, как держала семью. О Джерроде — о его апатии, о вспышках гнева, о сомнении, не стала бы она лучшей сестрой, если бы он выбрал другую судьбу. Рассказала, как редко покидала Дарроуленд, даже Дундуран. О том, как ей нравилось быть леди Эйслинн — и как часто замок казался клеткой. Тюрьмой.
Будто без этого титула она была ничем.
— Нет, виния, — прошептал он, уткнувшись губами в ее волосы. — Ты — это все.
Она хотела возразить, но не нашла в себе сил. Слезы уже иссякали, рыдания утихали, и усталость — тяжелая, вязкая — наступала.
С каждой секундой дрожь отпускала, и к ней возвращались ощущения. Ветер шуршал в ветвях, по саду пробегал легкий сквозняк. Ее нос наконец уловил запах земли, железа, мыла — и кожи мужчины.
Она моргнула и увидела его кадык — толстый, зеленый, выдающийся, такой реальный.
О, судьба.
Смущение
Она осталась там, где была — на кузнеце, как вдруг поняла. Он сидел, прислонившись к дереву, вытянув вперед длинные ноги. А она — устроилась между ними, на его груди, в его объятиях, словно на своем месте. И не было во всем Эйреане другого места, где бы ей сейчас хотелось быть.
Слишком измученная, чтобы сдерживаться, она уткнулась носом в ложбинку его шеи и глубоко вдохнула.
Декадентский. Это было первое слово, пришедшее ей в голову. Она чувствовала себя декаденткой — лежа с ним в осенний день, вдыхая его терпкий, пряный, мужской запах. Кожа, железо, мыло.
Он шевельнул ногами, сдвигая их ближе, и руки его сжались, притягивая ее еще крепче.
Через мгновение ей, возможно, станет неловко. Может, она захочет извиниться — за слезы, за слабость.
Но не сейчас.
До тех пор она просто наслаждалась этим моментом. Тем, что у нее был сейчас.
Я хочу большего. Хотела этого сильнее, чем чего-либо в своей жизни.
Эйслинн всегда принимала себя такой, какая она есть. Перемены пугали. Неизвестность казалась опасной.
Давным-давно она сформировала собственное мнение о браке, детях и романтике. Но, как человек, влюбленный в науку и изобретения, она знала одно наверняка: планы меняются. Всегда появляются новые проблемы, новые возможности — и выживает не самый упрямый, а тот, кто умеет подстраиваться.
Хакон… и все, что он мог значить для нее, безусловно, пугали.
И все же — он мог бы стать намного большим.
— Ты в порядке? — спросил он едва слышно, как ветер.
Сейчас да.
Эйслинн выдохнула медленно, глубоко.
Ответ был не таким простым.
Она подтянулась и оперлась на его руку, стараясь улыбнуться. Другой рукой вытерла остатки слез. Он отпустил ее — но не полностью.
Он достал из кармана платок и, с какой-то почти трогательной бережностью, промокнул ее щеки.
Ей хотелось спрятаться от этого смущения, свернуться калачиком, исчезнуть. И все же, хоть она и не смогла встретиться с ним взглядом, когда он прикасался так нежно, она позволила себе остаться — принять утешение.
— Мне жаль, — прошептала она. — Я не…
Не знаю, что на меня нашло.
Хотя на самом деле она знала. Прекрасно знала.