Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
Шрифт:
— Вот как настоящие-то люди любят… — шепчет она уже в коридоре.
А в комнате Трофименко с женой уже сидят за столом.
— Да, Верочка, — говорит он, — врать не буду: трудно. Очень трудно. Одно дело — пустить машину на кальке, другое — пустить ее в шахте. Знаешь, у меня такое чувство — она уже не мое, не наше создание. Мы ее породили, а она сама по себе живет теперь своей, самостоятельной жизнью. Не подчиняется… То вдруг закапризничает, то захворает, а то сделается такой беспомощной, что хоть плачь!..
— Я
Трофименко смеется:
— Да, да, Верочка…
— Успокойся, милый! — тихо говорит она. — Успокойся! — и медленно треплет его волосы. — Чем больше мук у тебя сейчас, тем меньше будет их у людей потом… Ведь в этом-то счастье конструктора. — Она привлекает его к себе и тихо продолжает: — Ты победишь, милый! Ты все трудности победишь. Ты умный, сильный, талантливый… — она словно заговаривает его, — ты победишь…
Утро.
Вера Николаевна у умывальника. Вытерла руки, отдает полотенце мужу.
— Какой конструктор придумал воду, простую воду? — смеется она. — Ничего нет лучше воды. Вот я опять молодая.
— А у меня такое чувство сейчас, — говорит он, — будто я месяц пробыл в санатории, на отдыхе. Да, да… У спокойного моря… на золотом песке… Спасибо тебе, дорогая! Мудрая ты моя, ясная… Ты всегда так действуешь на меня: теперь у меня — сил, сил!..
— И комбайн пойдет? — смеется она.
— Ого! Еще как пойдет-то!
— Ну, вот… и славно! — говорит она и смотрит на часы. — А мне пора.
— Ты уезжаешь? — испугался он.
— Да… Надо. Ты разве забыл, что я тоже… работаю?
— Ах, какой я свинья! — со стыдом восклицает он. — Я и не спросил, как твоя работа!..
— Ты не свинья, ты просто эгоист, — мягко усмехается она. — Милый, но эгоист. Как все мужья.
— Ты все еще работаешь вместе с Ковтуном над транспортером?
— Нет. Мне дали… возможность… попробовать одну… самостоятельную работу…
— Да? — обрадовался он. — Поздравляю! Какую же?
Она не отвечает. Подходит к окну. Раздвигает занавески.
На горизонте, совсем близко, — терриконы. Заря над ними. Молодая заря. Под ее лучами помолодели и потеплели хмурые громады, стали легкими и летучими, заулыбались. Розовый дымок вьется над ними.
— Смотри, терриконы… — прошептала она.
— Да-а… Красиво!
— Красиво? — усмехнулась она. — Знаешь, Митя, а я родилась под терриконом. Наша хатка как раз под ним стояла. И в жаркий, сухой день мы не могли окошка открыть. Пыль. Страшная пыль с террикона. И запахи серы… Они до сих пор преследуют меня… И я думала… тогда, в детстве: почему терриконы, а не сады над моею хаткой? Почему не сады?..
— Шахтерские мечты… — засмеялся
— А я хочу эту мечту сделать явью… — тихо сказала она.
— Вера! — удивленно вскричал он.
— Я хочу, чтоб исчезли с шахтерской земли терриконы. Зачем они? Зачем пустую породу тащить на-гора? Разве нельзя ее оставить внизу, в шахте?
— Но ведь это… это не так просто, Вера…
— А разве комбайн — просто?
— Слушай, Вера… А ведь это здорово!.. — восхищенно восклицает Трофименко. — Знаешь, мне самому захотелось заняться этой проблемой… Вот комбайн пойдет, и я тебе помогу… Будем вместе работать, хочешь?.. Ведь это так интересно, так интересно!..
— По-моему, очень интересная идея! — убежденно произносит Кравцов и весело оглядывает собравшихся людей.
Довольно улыбается парторг. Радостно блестят глаза Андреева. И только Трофименко, смутившись от похвалы, объясняет:
— Но это не моя идея, Алексей Федорович.
— А чья же?
— Инженера Недоли.
Кравцов живо поворачивается к парторгу:
— Ты, Павел?
— Нет, Володя придумал.
— Смотри, пожалуйста, как твой брат отличился! — шутит секретарь. — Теперь, значит, дело только за вами? Успеете к утру?
— Сделаем, Алексей Федорович.
Кравцов поднимает трубку телефона:
— Говорит Кравцов. Я на шахте «четыре-бис», в парткоме! Соедините меня с министром.
Переглянувшись с парторгом, Андреев нерешительно предлагает:
— Может, все-таки вызовем Сидора Трофимовича?
Кравцов кладет трубку на рычаг и строго возражает:
— Я уже сказал — не надо. Зачем человека тревожить? Пусть поспит себе на здоровье! В его годы нелегко бегать по ночам…
В голосе секретаря звучит искренняя забота и теплота, когда он говорит об отсутствующем:
— Надо беречь таких людей, — славная донбасская гвардия.
Резкий телефонный звонок обрывает его на полуслове, и Кравцов снова снимает трубку:
— Здравствуйте! — И смеется. — Да-да, мы с вами по три раза в день здороваемся. Ну вот, как и обещал, звоню из шахты «четыре-бис». Тут рядом со мной главный инженер, парторг и сам конструктор… Нет, нет, напрасно мы с вами беспокоились. Дмитрий Иванович не собирается опускать рук… О делах, я думаю, он лучше меня расскажет, передаю ему трубку.
— Что вы, Алексей Федорович! Что я ему скажу? — испуганно шепчет Трофименко.
— Что есть, то и расскажете.
Конструктор смущенно берет трубку:
— Я слушаю, товарищ министр!
— Нет, это мы хотим вас послушать, Дмитрий Иванович! — произносит министр и, чуть улыбнувшись, обводит взглядом сидящих за длинным столом людей в строгих мундирах. — Тут у меня большое общество собралось — вся коллегия министерства.
Из динамика доносится голос растерянного конструктора: