Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
Шрифт:
— Разве мог бы я проработать пятьдесят лет один, если бы ее со мной не было, то-есть жены моей, Евдокии Прохоровны? А про нее-то вы и забыли!
Испуганная жена умоляет гостей:
— Да не слушайте его, он же выпил!
Веселый смех за столом.
Степан Павлович всердцах замечает жене:
— А я, между прочим, пока только ситро пью, чтоб ничего не забыть, что сегодня со мной делается… А ты стыдишь меня на людях!
Опять смех.
— Ну, ладно, — грозится старик, — я потом с тобой поговорю. А теперь — с вами. Нехорошо! — укоризненно качает он головой. — Вот вы мне тут, как артисту, аплодировали, а себя забыли. А чем
Сидор Трофимович смущенно ерзает на стуле. Есть за ним грех — любит, когда его всенародно хвалят. А сегодня даже ему неловко…
— Не мой юбилей, зачем хвалишь! — бормочет он, вспоминая, вероятно, недавний разговор в обкоме.
— Не тебя хвалю! — строго говорит старик. — Я шахту нашу хвалю. Знаменитая наша шахта! Что, нет?! — грозно озирается он вокруг.
— Верно, верно!..
— И шахтеры у нас знаменитые, — продолжает он. — Я не про врубмашинистов, про нас пусть другие скажут. Я про нашу надежду и подмогу нашу — про навалоотбойщиков. Вот они, в ряд сидят. Лава к лаве. Орлы! Гордость наша и наша слава! За ихнее здоровье — ура!..
— Навалоотбойщики, встать! — весело командует, подымаясь, гвардеец Вася.
И встают из-за стола могучие, кряжистые, темнолицые, темноусые навалоотбойщики — цвет шахтерской семьи.
Звенят рюмки и бокалы… Радостно чокаются шахтеры…
И вдруг раздается голос:
— А я за это пить не буду!
Все обернулись на голос, — это сказал незаметно вошедший секретарь обкома Кравцов. Он стоит в дверях вместе со своим спутником и, улыбаясь, смотрит на пир.
— Не буду, нет — решительно повторяет он и, подойдя к столу, берет стопку.
— Отчего ж это, Алексей Федорович?.. Обидно нам! — проговорил юбиляр, и даже рюмка в его руках задрожала.
Обиженно молчат навалоотбойщики. Шахтеры так и застыли с рюмками в руках. Вот и испорчен праздник.
— За лопату предлагаешь выпить, отец? — спокойно усмехаясь, спрашивает Кравцов. — А я за лопату пить не буду! Не проси! Ну, еще где-либо на другой шахте, может, и выпил бы… Наверняка даже выпил бы… А на вашей — нет, не буду! Верно я говорю, Сидор Трофимович? — вдруг оборачивается он к Горовому и пристально смотрит на него, только уголки губ чуть-чуть дергаются насмешливо.
— Та верно ж!.. — негромко отвечает Горовой, избегая взгляда Кравцова.
— Ну вот!..
Но все еще обиженно молчат навалоотбойщики. И не пьют, и рюмок не ставят. Молча стоят они, и руки у них, как и их лопаты, — широкие, могучие, умелые.
— А как же без лопаты? — сдерживая гнев, негромко спрашивает Вася. — Без лопаты-то угля не возьмешь! Или вже уголек стал нонче людям не нужен?..
Кравцов быстро поворачивается к нему:
— А без лопаты уголь не возьмем? Думаешь, не возьмем?
— Не слыхали мы что-то… чтобы без лопаты… Врубовка — на что машина умная, а без лопаты и она никуда…
— Никуда? Ишь ты! — усмехается Кравцов и говорит: — А ну, хозяева дорогие, налейте-ка и мне стопку!
Горовой молча наливает ему вино. Кравцов поднимает бокал на свет, смотрит.
— А что, — вдруг говорит он, хитро щурясь, — за санки сегодня не пили?
Смущенно усмехаются шахтеры.
— Поминали, — улыбаясь, отвечает парторг, — а пить за них — нет, не пили!
— Отчего ж? За лопату пьете, а за санки
— Так тогда ж транспортер появился… Ну и… санки зачем же? — возражает Вася. — А лопата…
— Верно! — подтверждает Кравцов. — Появился в лаве транспортер — и конец санкам! А конь? Первой фигурой был на шахте коногон-свистун. Личность! О нем даже песни пели. Где ж теперь коногоны-то, а?..
— Так электровоз же, Алексей Федорович!..
— А! Ишь ты, электровоз! — засмеялся Кравцов. — А обушок? Забойщики тоже, бывало, говаривали, что без обушка никуды! Ну, где тут за столом забойщики? А ну, встаньте-ка! — Пауза. Легкий смешок по залу. — Нету? Исчез с шахты забойщик, первейший человек исчез… Ай-ай-ай!..
— Так теперь врубовка, товарищ Кравцов! А при врубовке, — торжествующе закричал Вася, — при врубовке непременно навалоотбойщик!
Все засмеялись, кое-кто захлопал даже.
— Да неужто? — прищурился Кравцов. — При машине лопата?
— А как же врубовка без лопаты? — всердцах закричал Вася. — Она же наваливать не умеет!
— Не умеет? Ну, так, значит, и врубовку твою туда же… куда обушок и кнут…
— Легче! — вдруг закричали врубмашинисты. Кое-кто из них даже вскочил с места. — Легче, Алексей Федорович! Машинистов не трожь! Это техника!
— Не спорю… — спокойно сказал Кравцов. — Техника. Уважаю. Да вот беда — вчерашняя это техника. Нет, нет, согласен, — сегодняшняя, да зато уже не завтрашняя. А нам в завтрашний день глядеть надо. Мы к коммунизму идем…
— Ну, спасибо тебе, товарищ секретарь, — обиженно сказал юбиляр, о котором в споре все забыли. — Спасибо за речи твои, утешил!.. Значит, нас, стариков, теперича и в хлам можно, в музей?.. Вот юбилей справим — и куда ж: на слом али под стекло в музей?
— Зачем же на слом, Степан Павлович? — ласково улыбаясь, говорит Кравцов. — Тебе теперь только жить да жить!.. Да уголек давать!.. — Он высоко поднял бокал и крикнул: — Друзья мои! — Все стихли. — Все мы — шахтеры с детства, на угле родились, углем живем. Меня, — усмехнулся он, — мать даже в штреке родить догадалась. Оттого ж я такой черный… И с детских лет знали мы — каторжный этот труд шахтеров, проклятый труд, тяжелый труд. Но большевики сказали: «Нет! Не смеет святой труд быть таким!» И каторжный труд стал свободным. Но остался он тяжелым трудом, грязным и во многом еще ручным. И опять говорят большевики: «Нет! Нет! Облегчим мы шахтеру его труд, сделаем его светлым, чистым, умственным и полностью механизированным!» Ты не думай, Степан Павлович, — вдруг повернулся он к юбиляру, — что я к тебе на праздник с пустыми руками приехал. Привез я тебе подарок, как же, привез! Человека я тебе одного привез. Эй, Дмитрий Иванович, — крикнул он, — а ну, прошу, прошу сюда! Стесняться теперь нечего!..
К столу смущенно подходит спутник Кравцова.
— А это кто же за человек такой? — растерянно спрашивает у Кравцова юбиляр.
— А ну, Дмитрий Иванович, — весело говорит Кравцов, расскажи шахтерам, что ты за человек такой.
— Что ты, Алексей Федорович! — совсем смутился Дмитрий Иванович. — Да что мне рассказывать? — обернулся ко всем, низко поклонился. — Здравствуйте! Трофименко Дмитрий Иванович… Инженер… Ну, как видите, обыкновенный человек…
— А вы не верьте ему! — закричал Кравцов. — Обманывает, не совсем-то он обыкновенный человек. Беспокойный он человек! Даже нашего Сидора Трофимовича покоя лишил.