Избранные произведения в одном томе
Шрифт:
— Ими сейчас занимаются техники, — сказал Сандерс. — Похоже, там основной компьютер и три рабочих станции. В школе есть файрвол-сервер, поэтому хорошая новость заключается в том, что, возможно, удастся установить, какая станция и в какое время посещала те или иные интернет-сайты. Теоретически к концу этой недели эксперты составят для меня полный отчет обо всех посещенных сайтах. Сегодня мне уже звонили, сказали, что с компьютерами поработали — кэш-файлы очищены, история посещений веб-браузера удалена и так далее, — так что, похоже, кто-то пытался замести следы. Впрочем, особого беспокойства техники не проявляли. Как я понял, все это можно будет найти в «кукиз» или бог знает где там еще. Они обещали заняться этим завтра утром.
— Если возникнут проблемы, у нас в Бюро есть отличные
— Ну да, ну да. — Сандерс неопределенно помахал рукой — делиться уликами он явно не собирался. — Уверен, мы и сами прекрасно справимся. Доказательств у нас уже предостаточно. На данном этапе информация с компьютеров лишь подтвердит общий психологический настрой.
— У нас нет ничего, что бы связывало Дэнни с Мелиссой Авалон, — указала Рейни.
— В таком случае окружной прокурор просто выдвинет обвинения в убийстве девочек. Как по мне, так этого будет достаточно. Больше одного пожизненного еще никто не отсидел.
— Ребенок может, — рассеянно заметила Рейни и, отодвинув свой стейк, прихватила листок салата с тарелки Куинси. — Ребенок может отсидеть несколько пожизненных.
Сандерс закатил глаза.
— Как будто возраст имеет в наше время какое-то значение… У нас и так уже скоро вырастет целое поколение несовершеннолетних психопатов. Или я не прав, Куинси? Семьи, в которых работают оба родителя, порождают кучу суперхищников, лишенных сочувствия и не знающих раскаяния. Пострелял в «Нинтендо» — пострелял на улице. Убил беременную женщину и побежал домой смотреть по телевизору «Багз Банни». В «Нью-Йорк таймс» была целая статья на эту тему.
— Я бы не стал верить всему, что пишут в газетах, — сказал Куинси.
— Почему нет? Я читал эту статью в начале девяностых — и сколько мы имеем с тех пор случаев стрельбы в школе?
— С полдюжины, не меньше, — мягко сказал Куинси, — но девяносто восьмой школьный год по-прежнему остается одним из самых безопасных в этом отношении.
Сандерс наградил Куинси скептическим взглядом, который агент ФБР выдержал с присущим ему спокойствием.
— В девяносто втором — девяносто третьем учебном году, — продолжал он, — который, я уверен, как раз таки и входит в указанные в статье временные рамки, число летальных исходов равнялось пятидесяти пяти. Но это до того, как в стране случился всплеск школьных расстрелов. В девяносто шестом — девяносто седьмом учебном году таких расстрелов произошло целых три. И тем не менее число летальных исходов за этот год составило сорок человек: налицо почти тридцатипроцентное снижение. По правде сказать, школьное насилие во многом схоже с авиапроисшествиями — событие трагическое, шокирующее, выходящее на первые полосы газет, но совершенно не индикативное в общей массе. Детям по-прежнему безопаснее находиться в школе — и в самолетах, — нежели в семейном минивэне.
— Но опять же чудесным образом, само собой, это никогда не прекратится, — возразила Рейни, забирая гренку из салата Куинси и отвечая ему твердым взглядом. — Вначале, возможно, такого рода инциденты можно было списать как некую фазу, но это длится уже несколько лет. Один расстрел — страшно. Но семь — это уже попросту ужасно.
— Ситуация тревожная, — согласился Куинси, — но нам не следует терять перспективы. Общее количество детских уголовных преступлений за последние пять лет заметно снизилось. А когда мы активизировали борьбу с наркотиками и бандами, в школах стало гораздо безопаснее. Это хорошая новость… С другой стороны, — добавил он, заметив скептицизм на лицах коллег, — среди тинейджеров встречаются ребята крайне жестокие и безжалостные. И к сожалению, СМИ извращают этот факт. «Нормальный парень застрелил десять человек». «Идеальная семья расстреляна четырнадцатилетним сыном». Это ведет нас к безудержной паранойе и, если мы не проявляем благоразумия, возникающему у всех без исключения детей страху. Правда, однако, заключается в том, что в подавляющем своем большинстве совершающие эти преступления дети отнюдь не являются «нормальными». Некоторые страдали известными психическими расстройствами и должны были проходить лечение. Даже те, кто не наблюдался у врачей, испытывали, вероятно, реактивное
— Что еще за нарушение привязанности? — спросил Сандерс.
— Отсутствие тесного эмоционального контакта с родителями, — тут же ответила Рейни, потом пожала плечами и забрала у Куинси еще немного салата. — В колледже изучала психологию. Еще кое-что помню.
— Очень хорошо, — одобрительно кивнул Пирс и, нахмурившись, пододвинул тарелку с салатом к себе. Рейни слямзила у него еще одну гренку. Он лишь вздохнул и пояснил:
— Всем нужен эмоциональный контакт. В теории, будучи детьми, мы тесно связаны с родителями. Мы плачем, наши родители отвечают на наш плач тем, что кормят нас, и мы решаем, что наши родители — хорошие люди и любят нас — вот и контакт. По мере того как мы взрослеем, наши контакты расширяются, распространяясь на все остальное общество, помогая заводить добрых друзей, соседей, супругов и так далее. К несчастью, наладить подобный контакт удается не всем детям. Ребенок плачет — его бьют. В этом случае, вместо того чтобы научиться доверять или заботиться о других, ребенок становится эгоцентричным, постоянно врет, манипулирует окружающими, оказывается не в состоянии испытывать эмпатию. Главным образом мы можем наблюдать этот феномен у оставленных детей или тех, что подвергаются жестокому обращению. Отсутствие эмоционального контакта, однако, случается и в «благополучных» семьях. Просто не столь часто.
— То есть у хороших родителей бывают плохие детки? — спросил Сандерс и закатил глаза, показывая, чтоон об этом думает. Куинси остался совершенно невозмутимым.
— Именно. Мать страдает от тяжелой послеродовой депрессии и не способна удовлетворить нужды младенца. Или же сам новорожденный страдает медицинским заболеванием, и мать опять же не может удовлетворить его нужды. Или же новорожденный просто-напросто не способен завязывать эмоциональные контакты. И тут уж как мать ни старайся, ответной реакции не последует. Такое бывает редко, но все же случается. Так что — да, и у хороших родителей может вырасти как очень социальный, так и крайне антисоциальный ребенок.
Сандерс одарил Куинси очередным скептическим взглядом.
— На это я не куплюсь, — отрезал он. — Вы утверждаете, что эти дети — маленькие капризные психопаты с самого рождения. Но если все обстоит именно так, почему тогда никто этого не замечает? Почему все заголовки трубят: «Нормальный парень застрелил десять человек»?
— Вспомните Теда Банди, — вторглась в диалог Рейни. — Все считали его привлекательным, обаятельным мужчиной. Единственная проблема заключалась в том, что он насиловал и убивал молодых девушек — это у него было что-то вроде хобби. Так-то вот!
— Совершенно верно, — поддержал ее Куинси. Рейни обнаружила, что улыбается в ответ. Голубые глаза у фэбээровца, когда он улыбался вот так — ослепительной улыбкой Пола Ньюмана, — заметно теплели.
— Все эти ваши психологические фишки, — проворчал Сандерс, — звучат для меня слишком заумно. Эти дети — убийцы. Тут и говорить не о чем. Точка. Лучший выход — упрятать их за решетку и выбросить ключ.
— И возраст не имеет значения? — мягко спросил Куинси. Он по-прежнему смотрел на Рейни. С некоторым запозданием оба вспомнили про салат.
— Нет, — сказал Сандерс. — Раз уж ребенок способен на такое, то пусть несет заслуженное наказание.
Куинси пожал плечами — очевидно, доводы Сандерса его не убедили. Он подхватил на вилку немного салата, а потом удивил и Рейни, и Сандерса таким заявлением:
— Возможно. Бог тому свидетель, я всякого навидался. — Агент немного помолчал, потом продолжил увереннее: — Некоторые дети опасны. Кое-кому из тех подростков, с которыми мне доводилось беседовать, уже ничем не поможешь. Но не все из них такие. И наша правовая система основывается на той философии, что нам лучше оставить на свободе сотню виновных, чем упрятать за решетку одного невиновного. Для меня совершенно очевидно, что наш долг — попытаться определить, какие из этих подростков поддаются реабилитации, а не просто собрать всех правонарушителей в кучу и сбагрить с глаз долой.