Избранные произведения в одном томе
Шрифт:
— Рассказывать особенно не о чем — ничего интересного.
— У всех есть что-то.
— Да нет, у меня за плечами самая типичная для служителя правопорядка жизнь. Разведен. Двое взрослых детей, для которых я едва существую. Слишком много времени уделял работе, слишком мало — дому. Обычные ошибки.
— Да ну? Тогда почему вы избегаете телефонов?
Он вздрогнул — не ожидал. Посмотрел на нее внимательнее. Ей понравилось то, что она смогла застать его врасплох. Похоже, с такими, как Куинси, парнями академического склада это было чем-то вроде флирта.
— Вот уж не думал, что это так заметно.
— И все-таки, Пирс?
— Не зовите меня так.
Рейни не сводила с него глаз. Наконец он отставил бутылку.
— Одна из моих дочерей сейчас в больнице.
— Это серьезно?
— Она умирает. Нет, не так, — поправил он себя. — Она уже умерла. Мертва четыре недели. Всего двадцать три года, но попала в столь ужасную автомобильную аварию, что на переднем стекле остался отпечаток ее лица. Я знаю. Полицейские показали мне машину.
Секунду-другую он смотрел в сторону. Рейни поразило, каким осунувшимся, изможденным вдруг стало его лицо.
— Теперь вот лежит в больничной палате, где аппараты дышат за нее, подкачивают сердце и насыщают ее пищей, а все мы сидим рядом с ней изо дня в день, отчаянно веря в какое-нибудь чудо. Вот только ее мозг мертв, и никаким аппаратам это не исправить. Чудеса науки поддерживают в нас веру, но все же не настолько.
— Господи. Разве вам не там надо быть?
— Там.
— Тогда почему же вы здесь?
— Потому что если бы я провел еще минуту в той палате, наблюдая, как разыгрывается передо мной эта пародия на человеческую жизнь, я бы сошел с ума. — В его глазах внезапно блеснули слезы. Он смахнул их тыльной стороной ладони и посмотрел на нее почти нетерпеливо. — Рейни, у моей дочери и лица-тоуже нет. Ее автомобиль, за рулем которого она сидела не пристегнувшись, на скорости тридцать пять миль в час снес телефонный столб. Вы действительно хотите услышать, как сила удара бросает тело даже не вперед, а вверх, в воздух? Что рулевые колонки сконструированы таким образом, чтобы от удара развалиться и не раздробить грудь или внутренние органы человека, но и выдержать силы инерции они не в состоянии? Как череп человека разбивается о металлическую раму переднего стекла, спроектированную таким образом, чтобы не ломаться, не поддаваться? А потом в стекло врезаются нос и лицо, дробя кости, и череп врезается еще глубже в мозг человека… У моей дочери больше нет головы — лишь некая масса, которая держится вместе за счет скоб, нитей и миль ворсистой белой марли. Единственная причина, по которой ее еще не отключили от аппарата обеспечения жизнедеятельности, заключается в том, что врачи ждут разрешения на забор органов. Так она и лежит там — гротескная кукла, оживляемая одними только машинами, — а моя бывшая жена Бетти продолжает ошибочно принимать это за жизнь и не желает позволить ей умереть. Я же думаю, что это неправильно. Мне это не кажется… достойным. Мне не кажется, что моя младшая дочь Кимберли должна сидеть рядом с сестрой и слушать, как я и ее мать спорим о том, нужно ли отключить аппарат. Мое мнение им известно. Теперь дело за Бетти. Ей решать, когда позволить Мэнди уйти.
— Словом, вы приехали, дали свое экспертное заключение и уехали.
Куинси часто заморгал.
— Знаете, вы могли хотя бы притвориться, что не видите меня насквозь, — сказал он наконец. — Особенно когда вы трезвы.
Он сделал еще один глоток — было видно, что тот ему просто необходим. Его бутылка уже почти
— Удивительно, что вы не переключились на виски, — заметила Рейни.
— Переключился. На неделю. Но потом отказался — ирония в том, что Аманду убил пьяный водитель.
— А!
— Я пытался есть. Картофельные чипсы, батончики, желатинки. Все, чем богаты больничные автоматы. Но забывал жевать, что осложняло жизнь. Снова начал бегать. Похоже, сработало. А вы, случайно, не бегаете?
— Двенадцать миль, четыре раза в неделю. Спорим, я вас перебегаю?
— Я почти на пятнадцать лет старше, Рейни. Конечно, вы меня перебегаете.
— Ну, не такой уж вы и старый.
Между ними снова пробежала искра. Он первым отвел взгляд.
— Теперь ваша очередь. Зуб за зуб.
— Ладно. — Она игриво вскинула подбородок и снова сжала в руке бутылку «Будвайзера». — Моя мать была пьянчужкой. Законченной пьяницей. Беспорядочной в связях. Из тех, чей дом — трейлер. Да вы и сами знаете этот тип. Постоянно скандалила, вешалась в барах на мужиков, которые ее били, и, следуя теории просачивания в ее приложении к семейному менеджменту, по возвращении домой била меня. За исключением того дня, когда, придя домой, я обнаружила ее со снесенной выстрелом из дробовика головой. Плюс ко всему я оказалась на месте первой.
— И Шеп О'Грейди арестовал вас?
— Ага. — Она пожала плечами. — Я и сама бы себя арестовала. Весь город знал, что она вытворяет. И вот так получилось — она мертва, а на моих волосах ее мозги. Я стала главной подозреваемой. Но я этого не делала.
— Тогда кто же?
— Официально — дело все еще не закрыто. Неофициально — полиция практически уверена, что это был ее тогдашний кавалер. Соседка видела его перед домом незадолго до того, как услышала выстрел. Может, они просто поссорились, а может, он надрался и ничего не соображал. Моя мать встречалась отнюдь не с разработчиками новых финансовых операций. Кажется, он был дальнобойщиком. Ориентировку на него разослали, но никто так его больше и не видел. Просто парень, из тех, что приходят и уходят. Прошло уже столько лет, что я и имя-то его уже не помню. — Рейни снова пожала плечами. — Учитывая, какую жизнь вела моя мать, думаю, по-другому все кончиться и не могло.
— А для вас? — мягко спросил Куинси. — После всего этого, полагаю, вы должны были покинуть Бейкерсвиль навсегда.
— Я пыталась. Переехала в Портленд. Поступила в университет. Начала пить. Пила года четыре. Потом стала ходить на собрания Общества анонимных алкоголиков. По окончании учебы решила вернуться домой, потому что сколько я ни бегаю, а возвращаюсь каждый раз к тому, с чего начала. И потом, мне здесь нравится. Я унаследовала мамин дом, полностью оплаченный, что хорошо, когда зарабатываешь пятнадцать тысяч в год.
— И вы по-прежнему живете в доме, в котором росли? — Он наградил ее скептическим взглядом.
— А почему бы и нет? Больше всего мне в нем нравится веранда. — Она лукаво улыбнулась. — По правде говоря, мне по душе полицейская работа в небольшом городке. Имеешь дело с людьми, а не с бумагами. И здесь, в Бейкерсвиле, живут милые люди.
— Исключая соседей, которые не сказали ни слова вашей матери, бившей вас каждый вечер. Соседей, которые и сейчас считают вас убийцей.
— О, тем, кто считает меня убийцей, до меня нет никакого дела. По их мнению, как аукнется, так и откликнется.