Избранные произведения в одном томе
Шрифт:
Дойдя до двери, я все еще продолжала уговаривать себя выбросить из головы всякие глупости.
Как вдруг от стены напротив отделилась тень, и передо мной оказался какой-то мужчина.
— Доктор Аделин Глен?
Едва подавив крик, я рефлекторно прижала к себе сумочку.
— Как вы сюда попали?
Незнакомец улыбнулся, хотя выражение его лица по-прежнему оставалось зловещим.
— Судя по утренней газете, это меньше всего должно вас сейчас волновать.
Он представился Чарли Сгарци. Репортер, который, по словам суперинтенданта МакКиннон, звонил и писал моей сестре на протяжении
— У меня к вам несколько вопросов, — заявил он. — О вашей сестре Шане Дэй и об убийстве Донни Джонсона, случившемся тридцать лет назад.
— Ничем не могу помочь.
Он как-то странно посмотрел на меня. Коренастый мужчина средних лет со смуглым лицом и темными глазами. Я подумала, что при желании Сгарци способен внушать людям ужас. Вопрос в том, знал ли об этом он сам?
— Думаю, можете, — отрезал он. — Дипломированный мозгоправ, который каждый месяц посещает свою сестру в психушке… Уверен, вы, как никто другой, способны мне помочь.
Я покачала головой:
— Вряд ли.
— Не хотите для начала пригласить меня к себе?
— Вряд ли.
Сгарци нахмурился. Диалог пошел не по плану, и это, похоже, его разозлило. Но не только разозлило… Что-то странное было в его лице, так что я затруднялась угадать, о чем он думает.
Репортер раздраженно вынул руки из карманов своего слишком свободного плаща в стиле Дика Трейси [189] и заговорил уже более спокойным тоном:
189
Дик Трейси — литературный и кинематографический герой, детектив, неизменной составляющей образа которого является желтого цвета тренч — непромокаемый двубортный плащ с поясом и отложным воротником. Эта модель верхней одежды вообще характерна для стереотипных фигур детектива и «вынюхивающего» репортера.
— Да ладно вам. Дайте парню всего один шанс. Ваша сестра стала одной из первых, кого в четырнадцать лет судили по всей строгости. Современные газеты пестрят новостями о том, как какой-нибудь заигравшийся подросток тайком утащил папино ружье и пришел с ним в школу. Но то, что сделала Шана с маленьким Донни Джонсоном… жуткое дело. И не говорите мне, что вы об этом не думаете. Не говорите, что наличие такой вот сестры никоим образом не повлияло на вашу жизнь.
Я ничего не ответила, лишь моя рука крепче стиснула сумочку. Интересно, если я вытащу ключи от квартиры и ткну ими Сгарци в глаз, это будет расценено как акт женской самозащиты? Или станет лишним доказательством того, что я не менее жестока, чем другие члены моей семьи?
— Неужели вам есть до нее дело, Аделин?
Я снова промолчала.
— Хочу сказать, вы ведь не росли вместе. Нет, вам в жизни повезло куда больше. — Чарли слегка отступил, соблюдая мое личное пространство. Словно догадался, о чем я только что подумала.
Очевидно, он не думал меня запугивать. Хотя и сдаваться явно не собирался.
— Я о вас читал, — как ни в чем не бывало продолжил он. — Вам удалось свалить подальше от этой чокнутой семейки. А благодаря
Он уставился на меня, но я продолжала молчать.
— Правда, что вы не чувствуете боли?
— Ударьте меня и сами все увидите.
Глаза Сгарци расширились. Впервые он перестал выглядеть столь уверенно. Лицо его приняло озадаченное выражение, плечи опустились, и сам он будто сдулся, как воздушный шарик, из которого выпустили весь воздух.
Я почти видела, как крутятся винтики в его голове, пока он пытался сообразить, как действовать дальше. Наконец он собрался с мыслями, и я снова поймала на себе его полный решимости взгляд. Чарли Сгарци явно был настроен со мной поговорить. Устал получать отказы от сестры? Считал, что я настолько с ней близка, что ему удастся получить желаемое?
Надо отдать репортеру должное, он вновь сменил тактику, на сей раз решив использовать более деловой подход.
— Вы почувствовали облегчение, когда узнали, что Шану все-таки успели спасти? — спросил он таким тоном, словно мы были соседями, обсуждающими последние новости за чашечкой кофе. — Или скорее разочарование? Можете мне довериться, Аделин. Такая успешная женщина, как вы, вынуждена тащить груз в виде сестры, подобной Шане. Никто не собирается вас осуждать. Я ведь все понимаю.
— Как поживают ваши дядя с тетей? — ровным голосом спросила я. — Скоро ведь стукнет тридцать лет со дня смерти их сына. Им, должно быть, очень тяжело.
Лицо Сгарци окаменело. Несмотря на все усилия репортера, я первой задела его за живое, и скрыть это не получилось. Он сглотнул. Движение едва заметное, но весьма красноречивое. Теперь та эмоция, которую я никак не могла угадать, всплыла на поверхность: скорбь. Чарли вовсе не был зол. Он скорее скорбел. Спустя тридцать лет события той роковой ночи и образ моей сестры все еще преследовали его.
Я ощутила некоторую нерешительность.
— Они умерли, спасибо, что поинтересовались. — Голос собеседника вновь звучал непринужденно.
— А как ваша семья?
— Я здесь не для этого. Я здесь, чтобы поговорить о вашей семье. Перестаньте избегать моих вопросов.
— Но и вы на мои вопросы не отвечаете, — спокойно возразила я. — Я не знала сестру тогда, когда она убила вашего брата. А вы знали. Так что Шана в большей степени оказала влияние на вашу жизнь, чем на мою.
— Донни был славным пареньком.
Сгарци осекся, а затем продолжил:
— Она нравилась ему, вы в курсе? Она вам не говорила об этом? Она вообще рассказывала вам о нем во время ваших визитов?
Я ждала, что будет дальше. Была уверена, что его сейчас прорвет…
— Я нашел письма! — в самом деле взорвался он. Лицо ожило. Гнев, горе, отрицание случившегося — все это никуда не делось за минувшие тридцать лет. Вот на что способна боль. Вот на что способна моя сестра. — Полдюжины писем были спрятаны в столе моего дяди. И знаете, что это за письма? Любовные послания. Любовные послания, которые ваша сестра писала моему двоюродному брату. Он был тихим парнишкой двенадцати лет, без единого друга, и вдруг появляется какая-то девчонка, которая говорит, какой у него классный велик, и предлагает пойти погулять. Они встретились под кустом сирени… Она не просто убила его, но заставила самого прийти на смерть в назначенный час.