Избранные произведения. Том 3
Шрифт:
Шаламов оказался в маатанской «квартире», обстановка которой хоть и не напоминала жилище человека, но была по-своему гармоничной и законченно функциональной. К тому же все здесь казалось смутно знакомым, почти родным, отвечало внутренним представлениям об уюте и порядке. И все было живым, выращенным из стен здания с помощью процессов направленной кристаллизации, диффузии и осмоса. Да и здание в общем-то, с точки зрения маатанина, было единым живым организмом, призванным беречь, кормить и охранять своих обитателей.
Шаламов облетел «гостиную», лавируя между предметами быта, торчащими
— Вершитель? позвал он мысленно, по-маатански: огненные язычки беззвучно сложились над головой- или в голове? — в иероглифы маатанского пси-языка.
Мрак в углу комнаты вдруг загустел, стал плотным, как желе, потек струей на середину помещения. Повеяло холодом, звездной пылью и глубиной…
— Уходи,- раздался в теле Шаламова,в каждой его клеточке звучный бархатный голос.- Уходи в инобытие, человек. Оставаться на Земле опасно, сородичи не поймут тебя, и все, что ты там делаешь,- лишнее. Ищи Вершителя, он- Единственное и Вечное Начало всему, что называется бытием, он поможет тебе.
— А ты? Значит, ты- не Вершитель?
Вихрь мрака посреди комнаты взмахнул крылом, раздался тихий смех, раскатистый, гулкий, но не обидный. Впрочем, смехом эту песнь излучений и пляску полей мог назвать только маатанин.
— Я- Посланник, еще один богоид, если пользоваться твоей терминологией. Уходи, пока не поздно. Твоя дорога не ведет на Землю, жизнь которой хрупка и ранима.
— Но мне необходимо кое-что земное, я не могу без… некоторых… вещей.
— Сможешь.- Тот же смех и следом стремительное падение в глубину мрака… звезды… ветер в лицо… слезы, тоска… свет!
Смех и слезы все еще жили в его памяти, когда Шаламов открыл глаза. Свои глаза, человеческие, способные видеть лишь в узкой полосе электромагнитного спектра.
— Сон,-вслух проговорил Шаламов.- Это был сон.- На этот раз фаза «черного» длилась больше — около двух часов, и что делал маатанин — Даниил не знал. В памяти его человеческой сохранилось лишь слабое эхо чужого сознания, оперирующего потоками мыслей сразу на шести-семи уровнях. Потоки наслаивались друг на друга, переплетались в бессмысленный конгломерат неведомых письмен, от которого пухла голова. Конечно, если поднатужиться, Даниил смог бы проникнуть в сферу сознания «черного человека», как делал это ради любопытства не раз, но что-то останавливало его, какой-то непонятный духовный инстинкт, последний предохранитель, еще удерживающий скатывание человеческого «я» в пропасть чужой психики.
Шаламов начал было искать выход на инка справочной службы, чтобы выяснить адрес яслей, где могла быть дочь Купавы, и в этот момент память маатанина выдала ему один из результатов деятельности «черного» в отсутствие хозяина. Это был адрес некоего Аристарха Железовского, биоматематика из Института внеземных культур. Парень проник в дом Шаламова и забрал «следы путешествий» —
Новость оказалась неожиданной, потому что в знакомых курьера биоматематик с такой фамилией не числился, и непонятна была его связь с Купавой. Он явно что-то знал, этот математик, раз так свободно вошел в квартиру и забрал не принадлежащие ему игрушки. Следовало познакомиться с ним поближе.
Сменив облик, Шаламов отправился на поиски незнакомца и отыскал его дом на окраине Пушкина, когда уже стемнело. Чувство внешнего наблюдения на этот раз было слабее, чем раньше, и Даниил отнес его в разряд мнимых ощущений: знать, где он живет, не мог никто, узнать — тоже, так как на Даниила Шаламова он теперь был совсем не похож.
Математик занимал довольно скромную четырехкомнатную квартиру: спальня, гостиная, рабочий комп-кабинет, спортзал — на седьмом этаже высотного «кипариса». Гостей он не ждал, но и растерянным не казался: здоровенный парень с великолепным мускульным рельефом, которому позавидовал бы и Вен Вайтнеггер, нынешний чемпион по бодибилдингу. Пристально вглядевшись в рыхлого толстяка с красным широким лицом, он наметил улыбку и проговорил гулким «протодьяконовским» басом:
— Входите, «сын сумерек», покалякаем.
Шаламов вонзил взгляд в серые, с ироническими огоньками глаза хозяина… и встретил хорошо подготовленный отпор. Пси-блок!
— Интрасенс… — проворчал он, проходя в гостиную, где уютно горела свеча торшера в окружении трех огромных, под стать хозяину, кресел.
— Моя беседка,- сделал жест Железовский. Было видно, что он старается казаться бесстрастным и избегать мимики и лишних движений. Усадив гостя, он сел сам, оперся локтем на валик кресла, утвердил подбородок на сжатом кулаке и превратился в роденовского «Мыслителя».
— Верни мои вещи, — угрюмо сказал Шаламов, — и поговорим о твоем отношении к моей семье.
Железовский выдержал еще один острый взгляд, совмещенный с попыткой пси-зондирования. Бесед в манере инклюзив он не любил, но с Даниилом не следовало разговаривать на повышенных тонах.
— Если речь идет о раритетах неземного происхождения, то я сдал их на хранение в спецбункер УАСС. Они опасны, как и первые ваши… гм… подарки.
— Чушь!
— Отнюдь. Один из раритетов вчера внезапно раскрылся и охладил зону в радиусе километра до температуры вымерзания газов. Теперь там образовался купол из твердых азота и кислорода, над которым бушует пурга из снега замерзающего воздуха.
— Кондиционер,- проворчал Шаламов. — Наверное, это заработал вакуум-преобразователь, я хотел сделать из него кондиционер, практически вечный. Но остальные вещи неопасны, гарантию даю.
— Готов поверить, но безопасность не любит сюрпризов, ведущих к человеческим жертвам.Думаю, там посмотрят на ваши вещи,оценят и вернут, если они действительно безопасны. Откуда вы берете такие объекты?
— Они — свидетели моих странствий, сувениры из разных миров, умерших в большинстве случаев. Я хотел подарить их жене…- Шаламов преодолел приступ острого неудовольствия, вспомнив, зачем пришел.- Не беси меня вопросами, отвечай на мои, я имею на них право. Откуда ты знаешь меня?