Избранные произведения
Шрифт:
мужичок с бляхой на фартуке,– на постоялом дворе у нас вам
каких угодно лошадей предоставят. У нас на этот счет... Одно
слово!..
– Ну, веди на постоялый двор, только не пачкай так
чемоданы, пожалуйста.
– Будьте покойны...– мужичок махнул рукой по чехлам,
перекинул чемоданы на спину и исчез в темноте. Только
слышался его голос где-то впереди:
– По стеночке, по стеночке, господин, пробирайтесь, а то тут
сбоку лужа,
Профессор, как стал, так и покатился куда-то с первого шага.
– Не потрафили...– сказал мужичок.– Правда, что маленько
грязновато. Ну, да у нас скоро сохнет. Живем мы тут хорошо: тут
прямо тебе площадь широкая, налево – церковь, направо – попы.
– Да где ты? Куда здесь идти?
– На меня потрафляйте, на меня, а то тут сейчас ямы
извезочные пойдут. На прошлой неделе землемер один
чубурахнул, насилу вытащили.
Профессор шел, каждую минуту ожидая, что с ним будет то
же, что с землемером.
А мужичок все говорил и говорил без конца:
– Площадь у нас хорошая. И номера хорошие, Селезневские.
И народ хороший, помнящий.
И все у него было хорошее: и жизнь и народ.
– Надо, видно, стучать,– сказал мужичок, остановившись
около какой-то стены. Он свалил чемоданы прямо в грязь и стал
кирпичом колотить в калитку.
– Ты бы потише, что ж ты лупишь так?
29
– Не беспокойтесь. Иным манером их и не разбудишь. Народ
крепкий. Что вы там, ай очумели все! Лошади есть?
– Есть...– послышался из-за калитки сонный голос.
– То-то вот,– есть! Переснете всегда так, что все руки
обколотишь.
– Пожалуйте наверх.
– Нет, вы мне приготовьте место в экипаже, я сяду, а вы
запрягайте и поезжайте. Так скорее будет...– сказал Андрей
Христофорович.
– Это можно.
– А дорога хорошая?
– Дорога одно слово – луб.
– Что?
– Луб... лубок то есть. Гладкая очень. Наши места хорошие.
Ну, садитесь, я в одну минуту.
Андрей Христофорович нащупал подножку, сел в огромный
рыдван, стоявший в сарае под навесом. От него пахнуло
пыльным войлоком и какой-то кислотой. Андрей
Христофорович вытянул на постеленном сене ноги и,
привалившись головой к спинке, стал дремать. Изредка лицо его
обвевал свежий прохладный ветерок, заходивший сверху в щель
прикрытых ворот. Приятно пахло дегтем, подстеленным свежим
сеном и лошадьми.
Сквозь дремоту он слышал, как возились с привязкой багажа,
продергивая веревку сзади экипажа. Иногда его возница,
сказавши: «Ах ты, мать честная!», что-то
избу, и тогда наступала тишина, от которой ноги приятно гудели,
точно при остановке во время езды на санях в метель. Только
изредка фыркали и переступали ногами по соломе лошади,
жевавшие под навесом овес.
Через полчаса профессор в испуге проснулся с ощущением,
что он повис над пропастью, и схватился руками за край
рыдвана.
– Куда ты! Держи лошадей, сумасшедший!
– Будьте спокойны, не бросим,– сказал откуда-то сзади
спокойный голос,– сейчас другой бок подопру.
Оказалось, что они не висели над пропастью, а все еще
стояли на дворе, и возница только собирался мазать колеса,
приподняв один бок экипажа.
30
Едва выехали со двора, как начался дождь, прямой, крупный
и теплый. И вся окрестность наполнилась равномерным шумом
падающего дождя.
Возница молча полез под сиденье, достал оттуда какую-то
рваную дрянь и накрылся ею, как священник ризой.
Через полчаса колеса шли уже с непрерывным журчанием по
глубоким колеям. И рыдван все куда-то тянуло влево и вниз.
Возница остановился и медленно оглянулся с козел назад,
потом стал смотреть по сторонам, как будто изучая в темноте
местность.
– Что стал? Ай, заблудился?
– Нет, как будто ничего.
– А что же ты? Овраги, что ли, есть?
– Нет, оврагов как будто нету.
– Ну, так что же тогда?
– Мало ли что... тут, того и гляди, осунешься куда-нибудь.
– Да осторожнее! Куда ты воротишь?
– И черт ее знает,– сказал возница,– так едешь – ничего, а как
дождь, тут подбирай огузья...
II
Николай писал, что от станции до него всего верст 30, и
Андрей Христофорович рассчитывал приехать часа через три.
Но проехали 4-5 часов, останавливались на постоялом дворе от
невозможной дороги и только к утру одолели эти 30 верст.
Экипаж подъехал к низенькому домику с двумя
выбеленными трубами и широким тесовым крыльцом, на
котором стоял, взгромоздившись, белый петух на одной ноге.
Невдалеке, в открытых воротах плетневого сарая, присев на
землю у тарантаса, возился рабочий с привязкой валька, помогая
себе зубами и не обращая никакого внимания на приезжего.
А с заднего крыльца, подобрав за углы полукафтанье и
раскатываясь галошами по грязи, спешил какой-то старенький
батюшка.
Увидев профессора, он взмахнул руками и остался в таком