Избранные произведения
Шрифт:
Ге У, как ему сначала понравилось было выговаривать. Он
просто говорил:
– Мой знакомый, Петр Корноухов.
И уже не задерживался на нем, не рассказывал про него, что
он будущая звезда, светило науки.
А тут, как нарочно, в глаза лезли грязные худые башмаки
Петра среди начищенных сапог и штиблет гостей.
И поднималась против него глухая, мутная досада.
«Что он, в самом деле, не мог их почистить как-нибудь или
тряпкой обтереть»,–
оторвать глаз от грязных башмаков. Ему казалось, что все их
видят и думают, что это его родня.
361
И он замечал, что когда он знакомил Петра с новыми
гостями, то жена, весело и преувеличенно оживленно, как
полагается хозяйке, смеявшаяся на своем конце стола, как-то
вдруг напряженно замолкала, как будто боялась, что Василий
скажет:
«Студент первого Эм Ге У».
Пока еще не начинался ужин, гости несколько связанно
сидели или, когда кто-нибудь заговаривал о чем-нибудь,
собирались около него и стоя слушали как будто с большим
интересом, но на самом деле для того, чтобы не торчать до
ужина в неопределенном положении, раз свои разговоры не
налаживались. Или же с особенным интересом осматривали
письменный стол хозяина, как будто никогда не видали таких
вещей. А хозяин, точно именинник, улыбался, утирал комочком
платка сразу же вспотевший лоб и показывал свой стол,
отодвигая и задвигая ящички.
Но сколько он ни развлекал гостей, он никак не мог
отвлечься мыслью от Петра и каждую минуту помнил о нем. Его
раздражало то, что Петр сел почему-то около самого стола, на
который уже накрывали ужин, и сидел молча. Хоть бы он ушел,
что ли.
Потом Петр, когда Степанида в своем праздничном, высоко,
под самые груди, подпоясанном сарафане ставила перед ним
прибор, и он уже явно мешал, встал и ушел на летнюю
половину.
Жена проводила его тревожным взглядом. Эта тревога
передалась и Василию. Он увидел, что жена смотрит на него, и
от этого потерял нить разговора с своей соседкой.
Что могут подумать гости? Сидел, сидел какой-то молча,
потом ушел. Может быть, обиделся. А, может быть, увидел
буржуазную обстановку и разговоры, в которых на протяжении
часа ни разу никто не сказал ни слова об Октябрьской
революции, хотя половина сидевших – коммунисты. Послушал
это, а теперь сидит там один, думает, какая тут компанейка
собралась.
Сам-то, конечно, он знал Петра, знал, что это безобидный,
прекрасный человек, редкий товарищ. Но ведь гостям так
думать не закажешь.
Конечно,
кантами, носовой платок в руках, а сам бы он сидел и занимал
362
гостей рассказами про науку, тогда бы Василий с восторгом
представлял его всем:
«Студент первого Эм Ге У, такой-то!»
Тогда бы и гости с почтением слушали его и о звездах, и о
козявках, и о чем угодно. Тогда он был бы украшением вечера. А
сейчас, слава богу, что молчит. А теперь ушел почему-то.
Василий под предлогом желания узнать об ужине прошел на
летнюю половину.
Петр одиноко сидел у стола на табуретке, положив ногу на
ногу, и чертил ногтем по столу.
– Надоели эти гости,– сказал как-то виновато Василий,
присев около Петра на другую табуретку.– Болтают, болтают,–
никакого интересу. Так ты меня было разворошил хорошо, а эти
приехали, теперь опять – мелкобуржуазная стихия. А
отстраниться неловко – родня. Скажут: зазнался, вот и
приходится воловодиться с ними. Тебе уж скушно небось стало?
– Нет, ничего,– ответил Петр,– да я как-то не умею.
– Ну, ужинать-то приходи, а то неловко,– сказал Василий,
вставая.– Вот завтра с тобой отведем душу, поговорим.
И он ушел.
Потом сели за ужин. Зазвенели рюмки, потянулись к
бутылкам через стол руки, и все сразу стали веселы,
естественны и оживленны.
Когда Степанида обносила всех заливным поросенком, то
хозяйка, следя с своего места, уговаривала гостей брать
побольше и кричала Степаниде, чтобы она дрожалочки
побольше клала. И только когда очередь доходила до Петра, она
смотрела молча, точно ее раздражало, что он тоже себе с вилкой
лезет.
Она только и думала о том, чтобы он поел поскорее и ушел
опять в летнюю горницу. А когда поужинали и Петр
действительно ушел, она не могла не отметить, какой он невежа:
не посидел, не поговорил после ужина, а отвалился и по-ошел
себе.
После ужина женская половина гостей, развеселившись,
побежала было на летнюю половину для выкладывания своих
секретов, но, вбежав, увидела сидящего там мужчину и, сбавив
веселья, заговорила, переглядываясь и осматриваясь перед
зеркальцем.
Пришедшая вслед хозяйка взяла было веселый, кокетливый
тон, но увидела Петра и, незаметно возведя глаза к потолку,
363
пожала плечами и вздохнула вздохом отчаяния, показывая
гостям, что никуда нельзя уйти от этого человека.