Изгнание беса

Столяров Андрей

– Не надо,- сказал я.- Просто идите рядом . . . Потеряю сознание – сделайте инъекцию, шприц в кармане – заряженный . . . Умеете обращаться?

– Безыгольный?- спросил старик.

– Да.

– Тогда сумею.

Я снес Катарину по лестнице. Она была тяжелая. Прислонил пластилиновое тело к стене. Было жарко и тихо. Полосатый котище с мышью в зубах шарахнулся от нас. Беспомощно зазвенел будильник в чьем-то окне. С афиши глядел человек во фраке. Тот самый старик.

– Вы же Хермлин …- между глотками воздуха сказал я.- Я вас узнал … Вы давали концерт на прошлой неделе … Почему вы не ушли? ..

– Мне семьдесят лет, и я здесь родился,- сказал Хермлин.- Был изгнан, вернулся, стал почетным гражданином . . . Снова был изгнан – при Борхесе …- Выпуклые глаза его печально смотрели на покинутые дома.- Вот как все кончилось …

Я

повел Катарину. Это было трудно. Она еле переставляла ноги. Иногда просто волочила, вися на мне. Хермлин, не говоря ни слова, подхватил ее с другой стороны. Дышал со свистом. Как у кобры, вздулась по бокам головы тонкая, старческая шея. Мне было неловко. Это же Хермлин. Но нет выхода. Одному не дотащить. Конечно, лучше подождать конца сеанса, но передача могла длиться и час и два, и целые сутки. Где взять время? «Предел разума» висел, как меч. А потом Катарина все равно бы лежала пластом. Сеансы выматывают человека полностью. Требуется восстановительная терапия.

Ночное небо изогнулось над городом. Звезд были тысячи. Гроздья, соцветия … Распускались новые – в безумном великолепии. Дико и страшно выглядели они при ярком дневном свете. Лохматое солнце атомным диском блистало среди них. Пейзаж был неестественный. Солнце и звезды. Будто в космосе. От домов на лунный асфальт легли непроницаемые тени. Хорошо еще, что Хермлин не читал закрытых материалов – из синей папки. Можно было сойти с ума от одного ожидания.

Я искоса посмотрел на него. Он сразу же остановился.

– Отдохнем немного …

Поперек улицы был брошен здоровенный сейф. Мы пристроили Катарину на гладкой железной грани. Я придерживал ее. Хермлин тоже уселся. Помогая себе обеими руками, часто вздымал грудь, не мог отдышаться.

– Я вам .. . наверное . .. больше мешаю . . . Сейчас … Сердце что-то зашлось . . .

Он был дальше не ходок.

– Вот что,- сказал я.- Сидите здесь и ждите . . . Я скоро вернусь… Не бойтесь ничего … Я приду с людьми, и мы вас доведем . . . Что бы ни случилось . . .

Хермлин усиленно кивал после каждого слова. Он мне не верил.

– Я обязательно вернусь!

Я опять побежал. У меня не было сил, но я побежал. Водак поможет. Он уже, наверное, навел порядок. Нужны два человека. Туда и обратно. Это быстро. Он же знает Катарину. Я оглядывался. Они сидели на сейфе, привалившись друг к другу. Катарина уронила голову. Хермлин обнимал ее за плечи, кашлял и хватался за сердце. Здесь было метров четыреста. Практически рядом. Все будет хорошо. Я найду Водака и приведу людей. Мы уедем. Главное – выбраться из нулевого сектора. Он отмечен на картах красным – сектор поражения. И конечно, до того, как полетит железная саранча. Я свернул и еще раз свернул. Ног не чувствовал. Выбежал на главную улицу, где грузовик.

Замер, как вкопанный.

Порядок был наведен. Но не Водаком.

Офицер в черном мундире и сияющих сапогах, подняв лайковую перчатку, сухим голосом выкрикивал команды. Потные солдаты сгоняли всех в колонну по четыре. Быстро оцепили ее – рукава засучены, автоматы наизготовку. Матерые овчарки, возбужденно хрипя в ошейниках, скалили острые морды. "С краю шеренги я увидел Клейста. Он безразлично курил. Закидывал голову, выпуская дым. Словно все происходящее не имело к нему никакого отношения. Ближайший солдат ткнул его кулаком в зубы. Сигарета отлетела. Клейст, не торопясь, потрогал разбитый рот. По-моему, он усмехнулся. Я попятился обратно, за угол. Кольнув, остановилось сердце. Слава богу, что я не притащил сюда Катарину . . . Один из солдат заметил меня, поднял автомат. Я прирос. Офицер обернулся в мою сторону, посмотрел, щурясь, и лениво махнул перчаткой.

Итак – Бронингем. Сентябрь. Осень земных безумств. Отверзлось небо, и звезды сухим дождем осыпались на землю. Потек горький запах. Во вселенской черноте шевельнулся необъятный гром. Пали ниц птицы. Последним, тонким светом оделся гибнущий город. Померкли сердца человеческие. Выше небес вздулся бледный пузырь огня. Сценарий армагеддона – как его осуществил Оракул, практически совпадал с соответствующими местами известного описания. Треснула земная твердь. Колыхнулись воды. Сияющий престол господа повис над миром. Очевидцы утверждали: он был похож на золотой сундук гигантских размеров, усыпанный бриллиантами. Сверкал и переливался. Двадцать четыре старца в белых одеждах преклоняли колена. Аналогии

поразительные. Стеклянное море и семь светильников, как канделябры,- которые суть семь духов божиих. На престоле восседал Некто … Человеческое ухо, покрытое живыми, шевелящимися волосами . . . Глаз, растекшийся в половину небосклона . . . Палец с кривым ногтем . . . Гладкая и коричневая ступня во влажных порах . . . Фоторобот создать не удалось – срабатывало запредельное торможение, лимит восприятия. Четыре животных стояли ошую и одесную. «И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лицо, как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему. И каждое имело по шести крыл вокруг, а внутри они исполнены очей; и ни днем ни ночью не имеют покоя, взывая: свят, свят, свят, Господь Бог Вседержитель, который был, есть и грядет» . . . (Подробное описание – в дневнике Осборна). Старцы снимали золотые венцы и клали их перед престолом.

Совпадение сценария и канонического текста наводило на мысль о существовании экспозиции. Человек из Патмоса. Значение Богослова было понято сразу и на самом высоком уровне. Библейский пророк – трансформация реальной личности или молекулярная кукла, созданная Оракулом,- Голем, Франкенштейн, автомат, муляж, чучело, наделенное сознанием,- не все ли равно: операция «Иоанн» была развернута стремительно. Особую роль сыграло письмо Брюса. Его доставили беженцы. Они хлынули в город, уже закипающий черными слухами – голодные, обожженные, в рубищах и опорках – ровно через два часа после того, как воинская спецкоманда, посланная для сбора информации, вошла в центр апокалипсиса и растворилась в нем. Кстати, именно тогда обнаружились первые признаки хроноклаз- ма: беженцы упорно твердили, что находились в пути много суток, а сам апокалипсис начался чуть ли не месяц назад. Оборванец с гноящимися глазами, в коростах, обмотанный заскорузлыми тряпками, поднялся по ступенькам школы, где среди обвального грохота телетайпов, панических радиограмм и взаимоисключающих

требований экспертов Чрезвычайная Международная Комиссия, крутясь, как лодка в стремнине, напрягала все свои пока немногочисленные силы, пытаясь взять контроль над лавиной событий,- молча прошел мимо оторопевшей охраны в комнату председателя, достал из гнилых лохмотьев грязный, порванный конверт с надписью -«Секретно. В личные руки», и положил его перед ошеломленным Грюнфельдом. Вероятно, это был Бернард Каллем, заместитель Брюса по лаборатории, в Бронингеме у него погибла семья, и сам он потом бесследно исчез, сгинул – как тысячи других. Письмо было написано неразборчивым карандашом на оберточной бумаге и датировано тремя днями вперед – еще один признак хроноклазма. Сухой стиль его произвел на Комиссию громадное впечатление. Брюс, по существу, первый твердо и без обиняков заявил, что происходящие события есть апокалипсис, и связал его с Оракулом.- Ищите посредника,- писал он.- Ищите Иоанна Богослова из Патмоса . . .- Дело было сделано. Карантинные заставы перекрыли район. Уже первые беженцы прошли через полиграф. Началась охота за прорицателями, которые десятками, как черти из коробки, выскакивали в городе. Это напоминало знаменитую «Бойню пророков», только в организованном варианте.- Мы по-прежнему не готовы,- мрачно и спокойно, блестя северными глазами, говорил Грюнфельд на экстренном заседании Совета безопасности.- И я не представляю, что мы можем быть когда-нибудь готовы при существующем положении вещей .. .- Дискуссия, вынесенная на Ассамблею, имела один важный результат. Был установлен «Предел разума»- тот максимум продуцируемых Оракулом событий, который Земля могла допустить. Превышение его означало угрозу существования, следовал «поворот ключа»- нанесение удара всей возможной мощности, дверь захлопывалась.

Это было принципиально. Мнение Хинара о случайном сочетании фактов: падение авиетки – так была обнаружена Зона Информации, и последующего развертывания апокалипсиса, не нашли сторонников. Скорее можно было согласиться с доктором Артуром Пенно, который усматривал здесь защитную реакцию комплекса «Оракул» на острое воздействие. В контакте с Оракулом, как в Контакте с иным разумом вообще, важна прежде всего форма, ибо она воспринимается непосредственно – до смысла. Гибель самолета представляла собой акт уничтожения. Форма ответа была адекватной. Наше счастье, что Оракул выбрал локальное действие, а не Хиросиму или европейскую чуму тринадцатого века …