Изгнанница
Шрифт:
Что же получается? От неожиданности Лорисс чуть не споткнулась. За коровой всем миром ходим, а она - хуже коровы? От этой неутешительной мысли Лорисс непременно расплакалась бы. Но не сейчас, а дома, сидя в уютной горнице за столом и глядя на мать укоризненным взглядом…
Что-то необычное плыло вниз по реке. Лорисс остановилась, чтобы рассмотреть подробнее. В этом месте река Утица поворачивала на юг, и течение было совсем слабым. Разглядываемый предмет мало чем походил на что-то знакомое. Или деревянная колода, или бревно с торчащим древком, на конце которого плескалось на ветру ярко-красное оперение.
Лорисс разглядывала незнакомый предмет, пока он не скрылся за поворотом. Не задаваясь больше нелепыми вопросами, на которых не
Тут Лорисс открыла от изумления рот: воротца оказались распахнуты настежь. Как могла Фаина такое допустить? Обидится Лесной Дед на то, что спустя рукава относятся к его жилищу, и тогда жди беды.
Но оказалось, что открытые воротца еще не самое страшное. Из домика Лесного Деда, прямо под ноги Лорисс бросилась лесная кошка. Отбежав в сторону, она остановилась и уставилась на девушку желтыми немигающими глазами.
Сердце у Лорисс екнуло, но бояться одной лесной кошки не стоило. Опасность представляла пара серых обитательниц леса. В то время как одна отвлекала внимание, вторая в любой момент могла спрыгнуть с ближайшего дерева и вцепиться в шею острыми клыками - и не имело значения для обезумевшей от запаха крови кошки, что жертва во много раз превосходила охотницу. Острыми когтями, не обращая внимания на то, как жертва вынуждена была защищаться, кошка рвала все, что попадалось ей под лапы. Лорисс помнила, что произошло с соседским подростком, на которого напали кошки. Если бы не здоровый Борислав, оказавшийся неподалеку, парнишка бы истек кровью. Шрамы постепенно зажили, но глаз спасти не удалось - как ни старалась Фаина. Лорисс жалела мальчика. Но с тех пор, как не кощунственно это звучит, девчонок не приходилось уговаривать брать в лес кожаный мешок, в котором был зашит корень чертошника. Фаина утверждала, что кошки терпеть не могут его запаха.
– Прочь!
– пронзительно крикнула Лорисс.
– Пошла прочь!
Она сделала вид, что собирается запустить в кошку чем-то тяжелым, но не тут-то было. Снисходительно оценив “страшную” фигуру Лорисс, кошка вдруг открыла маленькую розовую пасть, в которой блеснули два острых клыка, и зевнула. Потом она поднялась и неторопливо пошла в лес, нимало не беспокоясь о том, что за спиной остается такой “грозный” противник.
С трудом переводя дух, Лорисс больше не пыталась разобраться в странностях сегодняшнего дня. Она помчалась по тропинке туда, где за холмом уже начиналась деревня. Там ее ждали ответы на все вопросы.
Лорисс бежала с холма, постепенно понимая, что неожиданности, с которых для нее начался день, не закончились, а получили другое, более страшное продолжение.
Сначала она увидела собаку, которая лежала у самой дороги. Лорисс узнала ее. Это была соседская лайка. Старый белый пес с темными подпалинами на боках. Сейчас он был не белым, а грязно-серым. В густой шерсти Лорисс разглядела темную полосу со свалявшимися комами грязи. Над собакой с жужжанием летали огромные зеленые мухи.
Лорисс остановилась как вкопанная и долго смотрела на несчастную собаку. Очень долго. Потому что отрывать глаза от дороги, на которой лежало мертвое животное, было еще страшнее. И если бы можно было всю жизнь простоять вот так, у дороги, моргая слезящимися глазами, она так бы и поступила.
Крепкого высокого забора, со всех сторон окружавшего деревню, больше не существовало. Он был сломан. И дальше отчетливо было видно, что от деревенского сруба, стоявшего недалеко от забора, тоже ничего не осталось. Кроме черных обгоревших бревен и обугленного остова печи. Это страшное зрелище необходимо
Лорисс медленно перевела взгляд с потрескавшейся от пожара глиняной печи на то, что прежде было удивлявшим резной отделкой домом. Она глубоко вздохнула, и тут, словно пробки после купания в реке вылетели у нее из ушей. Неугомонный вороний крик сотен, сотен птиц обрушился на Лорисс со всех сторон. Она прижала руки к ушам, пытаясь хоть немного заглушить его. Но крики отдавались в голове, разрастаясь и заполняя сознание.
Лорисс шла по деревенской улице, избитой копытами коней, смешанной с золой и пеплом, размытой дождем. Она смотрела прямо перед собой, старательно не замечая черных, обгорелых остовов домов, но ее преследовал вороний крик, не замечать который было нельзя.
Вот к единственному уцелевшему венцу дома прислонился человек с темными провалами вместо глаз, прижимающий к груди черную обгорелую руку. Черепки глиняных горшков, сломанный сундук, разбитая лавка, воткнутые в землю вилы; тело женщины в разорванной рубахе, лежащей на животе поперек черного месива дороги - и вороний крик. Перевернутая телега, разбросанные тряпки, втоптанные в грязную, мокрую землю. Всюду, с двух сторон от дороги обгоревшие остовы срубов с обнаженными скелетами черных, потрескавшихся печей.
И беспощадный, неумолчный, доводящий до исступления крик ворон.
Если что-то и оказалось страшнее этих криков, то только запах.
Не доходя всего нескольких шагов до места, которое Лорисс считала родным домом, она остановилась. Посреди пепелища, застыла обугленная печь, высоко вытянув в небо длинную шею дымохода. Вороний крик отступил перед приторно-сладким запахом, и Лорисс вывернуло наизнанку у самого крыльца, прямо на черную траву рядом с крыльцом.
Бывшим крыльцом.
Зажав тыльной стороной ладони рот, она глубоко вздохнула - глоток свежего воздуха!
– и задохнулась. Вороний крик никуда не делся, но сейчас господствовал запах. Стараясь лишний раз не дышать, Лорисс перешагнула через разбитый кувшин. По власти неба, это оказался именно тот, самый старый глиняный кувшин, про который еще бабушка говорила “он такой старый, что у него уже есть душа”. Лорисс недоуменно огляделась. Всюду лежали узнаваемые вещи, или то, что от них осталось. Полотенце - втоптанное в грязную землю - с удивительно ярким узором, который не смогли заглушить ни пожар, ни дождь, ни грязь. Дедушкина кружка - точнее половина, отбитая по ободку. Но для того, чтобы отличать вещи, знакомые с детства, их целостность не обязательна. Одна деталь и…
– Мама, - услышала Лорисс свой голос.
Домашняя утварь будоражила память, сводя воедино прошлое и настоящее. С той лишь разницей, что прошлое рождало радость, а настоящее рождало чувство, названия которому не было. В немыслимом, разрывающем сердце противостоянии, побеждало жестокое настоящее.
Когда Лорисс осознала себя сидящей на коленях у дома Алинки, одного из срубов, где уцелели не только стены, но и подобие крыши, белый диск Гелиона остановился у верхушек деревьев. Еще немного и на землю опустятся сумерки, и тогда мало что удастся разглядеть. Может быть, в одном из таких домов ее ждет уцелевший человек? Эта задача показалась для Лорисс важнее первых двух, с которыми удалось справиться. Или, по крайней мере, не позволять им завладеть сознанием. Вороний крик и тошнотворный запах.
Лорисс нашла Алинку в горнице у самого стола. Белесый свет, проникающий со двора в разбитое слюдяное окошко, скрадывал яркие детали. В разорванной на груди рубахе, с большим черным пятном у самого сердца, Алинка лежала на полу. Ее лицо было спокойным, а глаза открыты.
Опустившись перед телом на колени, Лорисс попыталась закрыть Алинке глаза, но у нее ничего не получилось - теперь дух будет странствовать по свету, разыскивая убийцу. Холодная кожа поразила Лорисс, но она не спешила одергивать руку. Белое лицо Алинки пугало своей неподвижностью. В углу рта запеклось что-то черное.