Изгнанники Эвитана. Том Третий. Вихрь Бездны
Шрифт:
И в этом грешна, Творец.
Элгэ усмехнулась. Услышал бы такие мысли Виктор - перечислил бы все ее грехи. Очень подробно и с комментариями. Но сына Алексиса здесь нет. А вздумай он смеяться над ее воспоминаниями - и она велела бы ему заткнуться. Потому что его здесь не было.
И что втянула в эту грязь Октавиана, Элгэ виновна тоже. Творец, пощади и его - если сможешь. Пощади невиновных, а с грешницей делай, что хочешь. Что она заслужила. В этом мире и в том. Свое пожила - и не так уж плохо. Другие жили дольше, а радости
Зачем ты создал столь несчастливый мир, Творец? Или это мы сделали его таким?
Следи за дорогой, Элгэ Илладэн! Хоть и считаешь себя хорошей наездницей. (Ну хорошо - другие тоже считают.) Хоть позади уже и семь или восемь миль - еще три осталось впереди. И их нужно проскакать во весь опор, а не прохромать. На хромоту нет времени.
Часть третья. Путь во тьму.
И плыли они без конца, без конца,
Во мраке, но с жаждою света.
И ужас внезапный объял их сердца,
Когда дождалися ответа.
К. Бальмонт.
Глава первая.
Эвитан, окрестности Лютены.
1
Самое сложное - вовсе не изобразить сонливость. Труднее сдержать бешеное биение сердца. Именно оно - самый безжалостный предатель. Потому что колотится как у загнанного зверя - даже если лицо и взгляд согласны молчать. А Эйда никогда не была опытной притворщицей.
Пять дев в белых, шитых золотом туниках. Наверное, они явились действительно через час. Времени минуло слишком много для вечности и слишком мало для жизни.
Эйда вновь покорно отдала себя в их руки, позволяя искупать в теплой ванне с лепестками роз. Как куртизанку из романа. Они вечно отмокали или в ослином молоке, или в цветах.
Служительницы честно потерли вверенную им жертву мыльными губками, извлекли из купели, умастили чем-то благоухающим. Еще бы! Это Роджерам Ревинтерам сойдет в любом виде. А для столь привередливого насильника, как смерть, нужно выглядеть как можно лучше.
Вновь облачили в белое платье - уже другое. Только с пояском того же цвета. И почти тот же крой, что у жриц. Только золота не хватает. Жертве не положено...
Сердце неуверенно трепыхнулось. Эйда поспешно уставилась на ванну с розами. Мертвыми. Они тоже хотели жить - пока не понадобилось украсить чье-то убийство.
Девы безмолвно порхают вокруг. Взялись расчесывать волосы. У Эйды не было служанки со времен родного замка. Теперь появилось целых пять.
– Какая ты красавица, Эйда...
Нет, они, к сожалению, не безмолвны. Одна, по крайней мере. Горничная, приставленная Ревинтерами, тоже говорила: "Ты - достаточно смазлива, чтобы тебя не отравили сразу". Эйда знала, что всё равно отравят, но тогда ей это было безразлично.
Вот и эти - тоже отравят. Или прирежут.
– Чудесные волосы... Как золото!
Пусть
О красоте Эйде твердили с детства. Но не будь она "смазливой" - с ней не случилось бы ничего. Насилия. Похищения Мирабеллы. Последнего плена и купели с розами...
Или судьбу не обмануть? Ревинтерам было плевать, как жертва выглядит.
Так что глупо врать себе - тем более, сейчас. Будь Эйда невзрачной - с такой покорностью судьбе ее ждал бы монастырь. Дело ведь не во внешности, а в характере.
Разве что Ревинтеры не явились бы совсем.
И тогда - только монастырь. И Мирабелла бы не родилась.
А если б враги явились - повторилось бы всё то же. Только Роджер Ревинтер смотрел бы на жертву еще и с отвращением. Ничья красота не влияет на чужую алчность. Только на любовь, но Эйду Таррент не любил никто и никогда.
– А мягкие какие...
– нимфа в златотканой тунике в последний раз коснулась их гребнем.
Какая разница, красива ли жертва? Кровь на алтаре у всех одинакова.
Холеные руки, скользящие движения. Случайно или нет задевают порой ребра? Колотится ли сердце Эйды громче военных литавров, или это ей только кажется? Если служительницы что-то заподозрят - свяжут. А то и силой зельем опоят.
Заподозрили или нет?
Разумно переодеть ее самим. Даже если бы Эйде удалось спрятать тот серебряный, легко гнущийся фруктовый ножик, коим курицу не зарезать... Или осколок чего-нибудь. Не для того ли ее и облачали дважды?
Золоченые сандалии - как у принцессы с затонувшего Анталиса. Отродясь не носила такую обувь. Довелось!
– Идем, Эйда.
Раскрывается с легким скрипом дверь. Впереди - знакомый коридор. С наверняка незнакомым поворотом.
Сколько шагов от камеры до эшафота? Ирия и Иден два года назад отмерили почти до ворот Ауэнта. Сестренкам было четырнадцать и одиннадцать лет. Почти двенадцать. А старшая сестра, за трусость удостоившаяся отсрочки, тряслась и молилась в особняке Ревинтеров. В спальне того, кто привез ее в Лютену на казнь родных.
Полутемный коридор, свечи в руках жриц, факелы у стен. Шаги - почти бесшумны. Сандалии - не сапоги и даже не туфли. Они тут все в сандалиях - и жертва, и конвой.
"Чудесные волосы". В одной сказке, которую Эйда вряд ли сможет рассказать Мирабелле, запертая в башне принцесса спускала в окно свои длиннющие косы. И по ним взбирался принц - ее спаситель. Ну и больно же ей, наверное, было!
Эйда свои растила с детства. Но они и до колен не достают. И уж ее-то ни один принц спасать не явится. Во-первых - нормальные рыцари давно вымерли. А во-вторых - приходят на помощь они невинным девам, а не падшим грешницам.
В сказках злодеи всего лишь требуют от пленниц замужества и запирают в башнях. Какие, однако, вежливые и куртуазные. Тоже рыцари, наверное...