Изгнанники Эвитана. Том Третий. Вихрь Бездны
Шрифт:
Лошади успокоились. Судя по тому, что постепенно, - сами.
Уже можно шуметь. Все, кто мог услышать, - услышали.
– У тебя - ничего?
– окликнула илладийка... напарника? Предателя?
– Ничего, - в голосе - вина.
За что именно? Бывают же люди, читающие в душах других, как в открытой книге! Элгэ совсем недавно причисляла к таким себя. Со всем пылом на редкость незамутненной наивности!
У нее ни на грош проницательности - раз так и не сумела разгадать, лжет ли пятнадцатилетний мальчишка.
Проклятие, нет!
И птицы не поют. Потому что здесь периодически топают люди. С грацией и тихой, изящной поступью быков-тяжеловозов.
Кони топтались, птицы не поют, а Элгэ - опять дура! Забыла, почему взялась искать? В этом лесу-городе были люди незадолго до прихода неких юнца и девицы. Потому как пернатые не поют и не пели. Если, конечно, они здесь вообще водятся. Или хоть что-то живое...
Мечтай! Комары, например, точно есть!
Ну никого нет - ни птиц, ни людей, а кровососы нашлись! Элгэ досадливо хлопнула по шее - совершила сразу двойное или тройное убийство. Крови захотели, гады? Получайте!
Крови... Вон теперь впору уже себя по лбу бить. И покрепче. Потому как - заслужила.
Крови, говорите? Могильные плиты, говорите? Капище?
Чтобы достать кинжал, нужен миг. Даже полмига. А эта плита - ничем не хуже других. Даже побольше.
– Я - Элгэ Илладийская!
Кровь каплет на скалу.
Слишком медленно. Мох всё еще почти не запятнан. Успевает впитать всё.
Девушка рванула серую поросль - мятый комок полетел в сторону. Ледяной камень коснулся окровавленного запястья. Не поймать бы заражение крови - плита позеленевшая. Или это только чудится?
– Я - Элгэ Илладийская, кровью моей и моего древнего рода требую!
В старых легендах Сила Илладэна передавалась всем рожденным на земле предков. Независимо от пола. Раз уж мы столкнулись с замшелой, как эта плита, сказкой - проверим ее правдивость!
– Верните мне брата!
2
Круговерть полупризрачных образов сгорает в алом пламени. Исчезает, растворяется в ослепительно-белоснежном сиянии. Алая кровь на древнем обсидиане алтаря, последние крики обреченных жертв, стремительная чешуйчатая смерть...
Алое неразличимо на черном - тем более при столь тусклом свете бледных свечей. Но он видел. В бело-огненной вспышке.
Сколько же оттенков у алого? И в каждом затихающем крике - призрачным пламенем вспыхивает тень любимого лица. На целый миг.
Мама!
Энрике!
Мариита!
Имена запекаются кровью памяти. Рвут сердце незаживающей раной. А его имя не произнесет никто - по капризу палача он станет последним. Так решил Верховный Жрец. Оставил самую сильную жертву для заключительного ритуала.
Чешуйчатая смерть колеблется
Роковая тень на стене. Качается, качается, качается...
– Алессандро!
– В еще вчера озорных и счастливо смеющихся карих глазах Элениты - дикая мольба и ужас. Сестренка теперь вновь может кричать - и кричит!
Это ее брат - не может. Зубы бессильно кромсают кляп, а отчаянное "Возьми меня вместо нее!" рвется неразличимым хрипом. Никакого "вместо" не будет. Только "после".
Веревки вгрызаются в запястья, в ступни, рвут кожу. Струйки теплой, липкой крови бегут по рукам и ногам. Веревки безжалостны - как кривой нож, обсидиановый алтарь и Верховный Жрец. Они не порвутся только потому, что обреченный мальчишка хочет спасти ни в чём не повинную сестренку!
– Алессандро!!!..
– Эленита не хочет умирать в три с половиной года. Она хочет жить, смеяться, слушать пение птиц и мамины сказки! И вновь смотреть на мир с высоты плеч всесильного старшего брата... бесполезного слабака!
Взмах кривой смерти, шипение черной. Исчезает в белой вспышке личико сестренки...
И - взмах ножа над новой жертвой.
Жрец в маске не видит лиц. Иначе не смог бы... Вспомнил бы, что в возрасте Элены Алессандро смотрел на этот мир с его плеч.
Прости, сестренка! Твой брат сейчас тебя догонит. И, может, тебе и на Последний Суд разрешат ехать на его плечах. Прежде чем всех разделят на грешных и праведных.
Впрочем, там уже мама возьмет тебя на руки.
– Великий!..
– Горе застилает глаза и уши. Не дает разобрать имя того, в честь кого убивают!
– Прими их души!..
Души!.. Не будет ни Суда, ни Светлого Ирия. Впереди нет даже Бездны Вечного Льда и Пламени. Только змея. И пища для...
Трещат... рвутся кровавые веревки. Окровавленный кулак врезается в чужую маску. Шипящий факел ложится в руку, летит в чешуйчатую морду. Разгоняет запредельный кошмар кровавого капища!..
3
Качается тень... нет, просто темный потолок.
Блики дрожащих свечей, бледное лицо, ореол непослушных смоляных кудрей. Жанна.
Рунос - в ее спальне.
А свечи дрожат - потому что принцесса бешено трясет любовника, пытаясь разбудить. А потолок и вовсе неподвижен. Это их тени мечутся.
– Рунос, Рунос, ты плачешь...
Этого еще не хватало! Нашел место...
– Прошу прощения, моя принцесса!
– Теперь главное - суметь криво усмехнуться.
– Ерунда!
– она цедит слова сквозь зубы, тянется к графину на столике. Наливает себе, ему...
Разбавленное вино поможет вряд ли. Но за другим идти далеко. Зубы не стучат о мидантийский хрусталь - уже хорошо.