Изгои
Шрифт:
— Да хоть сегодня.
— Сегодня?!
— А чего тянуть? Крот сказал, чтобы я тебя утром привел. Мы зайдем, кокнем его, перехреначим его цепных псов. И все. Алькатрас наш!
— Мне нужно подумать…
— Пяти минут хватит?
— Слушай, бандит, не напирай…
— Молчу, молчу. Думай, я не буду мешать.
Все, о чем говорил Фунт, походило на бред сумасшедшего. Впрочем, он и так не производил впечатление нормального человека. К тому же был непролазно туп. Но одного у него не отнимешь. Урка излучал какую-то очаровательную наглость. Такие люди способны вести солдат
Остап поймал себя на мысли, что этот прощелыга начинал ему нравиться и он почти готов согласиться на предложение. А ведь еще совсем недавно едва сдерживался, чтобы не вырвать Фунту кадык и тем самым исполнить общение, данное Ржавому. Остап никогда не отличался авантюризмом, старался все делать вдумчиво и спокойно, отказывался от ненужных рисков и излишнего любопытства, и тут на тебе!
Впрочем, в Москве ему было что терять. Квартира, работа, девушка — за все это он платил, причем не деньгами. Вся жизнь Остапа была одним сплошным компромиссом. Доверить финальный монтаж продюсеру? Пожалуйста! Молча сносить упреки подруги? Не вопрос! Даже когда он играл в «Изгоях» на гитаре, никто не считался с его мнением. А когда он в первый и последний раз принес сочиненную песню, ее тут же забраковали. Автор вложил в свое творение всю душу, а его высмеяли и сказали: «Не покатит». Но и тогда Остап не стал возражать. Засунул свое самоуважение куда подальше и промолчал.
И вот теперь жизнь дала ему еще один шанс. Шанс переродиться. Стать другим человеком: волевым, с железным характером, закаливаемым в бою.
Возможно, под влиянием алкоголя и травмы головы Остап ответил:
— Я в деле.
Фунт расплылся в злодейской улыбке Гринча, пожал обретенному соратнику руку и предложил:
— Еще по одной?
— Наливай!
14. Ослик Скороход и все, все, все
На коммунарской сходке было шумно и многолюдно. Люди лузгали семечки и шумно общались. Ждали председателя. Факт его появления оценили бурными и долгими аплодисментами.
Лаптев приветственно помахал всем собравшимся и стал толкать речь. Озвучил насущные проблемы. Мило поздравил девушку Веру с днем рождения. Пожурил кузнеца за пьянку. Тот вышел из толпы, сложил руки замком и гортанно произнес:
— Сергей Леонович, бес попутал. Больше не буду.
— На сей раз обойдемся без наказания, у тебя в кузнице и так работы полно, — смилостивился председатель.
Луцык ткнул Джей локтем и шепотом спросил:
— Как думаешь, сколько уже раз он так клялся?
Она пожала плечами, не пожелав вступать в диалог.
Здесь присутствовали, видимо, все члены коммуны. На доклад председателя они реагировали с разной степенью внимательности, но в принципе соблюдали тишину.
Луцык обвел взглядом толпу. Среди коммунаров были и знакомые лица. Вот горбун Игорь. Он с аппетитом жевал какую-то снедь, периодически поглядывая на пролетавших птиц. Дядя Франк деловито кивал, соглашаясь со сказанным руководителем, и не скупился
Наконец Лаптев решил представить новоприбывших. И давая им краткую характеристику, отметил:
— Эти ребята играют музыку, и, надеюсь, скоро они порадуют нас своими песнями и известными шлягерами. Новоприбывшие, кто-нибудь хочет что-то сказать?
— Я, — сказала Джей и вышла вперед. — Мы очень рады, что находимся сейчас здесь, среди вас, честных тружеников Маяковки. И я хочу прочитать вам стихотворение моего любого поэта. Певца революции, в честь которого названа коммуна.
И начала прочувствованно декламировать:
— Разворачивайтесь в марше!
Словесной не место кляузе.
Тише, ораторы!
Ваше
слово,
товарищ маузер.
Довольно жить законом,
данным Адамом и Евой.
Клячу историю загоним.
Левой!
Левой!
Левой!
И так далее…
Стихотворение «Левый марш», как и многое из творчества Маяковского, она знала назубок и исполняла прекрасно. Публика оценила выступление улюлюканьями и аплодисментами. Председатель даже пустил скупую слезу и от души пожал артистке руку.
— Что это на тебя нашло? — поинтересовался Луцык, когда Джей вернулась.
— Сама не знаю. Просто захотелось. Может, по сцене соскучилась, или пионерскую юность вспомнила… Не знаю, короче, — кротко произнесла Джей.
— Да уж, как сейчас помню твои выступления на школьных концертах… Особенно хорошо у тебя получился «Тоталитарный рэп» Кинчева.
— Зато директриса была в шоке. Она же была ярой коммунисткой, и когда пионерию отменили, у нас в школе все равно все ходили в красных галстуках.
— Помнишь, как она орала: «Да в наше время, да за такие стихи тебя бы из школы исключили, а родителей с работы поганой метлой погнали»!
— А мне «Алиса» не нравится, — заметил Кабан.
— Я, кстати, тоже не фанат, но «Энергия» и «Шестой лесничий» — топчик, — сказал Луцык.
— А я чуть в «Армию Алисы» не вступила, — довесила Джей.
— Да, помню, было дело, — отозвался Луцык. — Мы тебя еще дразнили…
— «Джей-алисоманка, на носу ветрянка». Вы же всегда отличались потрясающей добротой к ближнему.
— Не ветрянка, а поганка.
— А Кинчев все равно крутой!
— А последние альбомы?
— И последние на уровне.
— Да какой там уровень?! Это же колхозный «Рамштайн» какой-то!
— Ну знаешь, на вкус и цвет, как говорится… Ты вот прешься от «Сектора газа», а это как раз и есть настоящий колхоз. Музыка вся содрана. В стишках мат-перемат один. Вокал — дерьмо. Это я тебе как профессиональная певица говорю!
Луцык надул щеки, резко выпустил воздух и многозначительно произнес: