Измена. Боль моего сердца
Шрифт:
Вдруг пламя свечи вздрагивает от налетевшего сквозняка, я у меня всё обмирает внутри. Мне кажется, что это Машкина жизнь. Если погаснет сейчас эта свеча, то и её жизнь оборвётся. Я бросаюсь к свечке, прикрываю её руками, бережно защищая пламя от ветра.
Через пару секунд пламя выравнивается, перестаёт нервно дрожать, разгорается с новой силой, а я зажмуриваюсь, выдыхая с облегчением. Тёмная пелена страха отпускает.
Я с колотящимся в горле сердцем ещё раз повторяю, как нужна мне моя девочка, как я хочу, чтобы она снова была здорова, улыбалась,
Долго стою так. Выхожу из храма с каким-то необъяснимым чувством. Как будто плита, которая давила всё это время на мою грудь, стала немного легче.
В кармане вибрирует телефон. Достаю его, принимаю вызов.
– Здравствуйте, это лечащий врач вашей жены, мы общались сегодня.
– Да! – воздух застывает в лёгких.
– Скажу честно, напугала она нас, приборы начали шалить, и показатели сбились, но потом всё нормализовалось, и сейчас ваша жена начала дышать самостоятельно, без помощи аппарата. И динамика наметилась положительная.
Стекаю на ближайшую лавку.
–Я скоро приеду, – сообщаю хрипло.
– Да, приезжайте, я вам подробнее расскажу.
– Спасибо!
Отключаюсь, смотрю на небо. Губы растягиваются в благодарной улыбке.
– Спасибо, что вернул мне её… – шепчу тому, кто свыше решает наши судьбы.
Глава 15.
Когда я попадаю в больницу, на меня снова набрасывается дикая тоска от этих унылых стен и запахов, и плита на грудь как будто возвращается снова. Но я стараюсь не поддаваться унынию, крепко держась за мысль, что у Маши есть положительная динамика, а значит, она будет жить.
Доктор ещё раз долго объясняет мне процессы, происходящие в организме жены. Что-то про мозг, который пострадал от кислородного голодания во время остановки сердца, и про последствия, которые сейчас сложно предсказать. Всё возможное врачи делают, и теперь остаётся только ждать.
Уговариваю врача пустить меня к Маше.
– Хорошо, – вздыхает он. – Сейчас уже можно, пойдёмте.
Заводит меня в ту же палату, но уже не оставляет за стеклом, а разрешает приблизиться к кровати жены.
Замираю в шаге от неё.
– Побудьте с ней, – тактично кивает доктор, уходит, оставляя приоткрытой дверь.
А я еле дышу. Машка такая худенькая, белее простыни, и кажется, жизни в ней совсем не осталось. Вина и страх снова сжимают сердце.
Тихонечко присаживаюсь рядом. Прикоснуться боюсь. Кажется, любое прикосновение будет моей хрупкой девочке слишком болезненно. А потому аккуратно, невесомо убираю прядку пшеничных волос со лба.
– Машенька, – прижимаюсь лбом к её плечу. – Маша, прости меня за всё, пожалуйста.
Беру её безвольную руку, прижимаю к губам. Закрываю глаза, пытаясь сквозь навязчивый запах лекарств уловить её неповторимый родной аромат. Раскрываю её ладонь, прижимаю к щеке. Её пальчики такие холодные. Грею их своим дыханием, мысленно уговаривая вернуться
– Машенька, – шепчу я, – спасибо тебе за сына. Я не понимал и не думал о нём, но… Теперь я вижу, какое это чудо. Держись, моя хорошая, ты ему очень нужна. Нам нужна. Он крошечный, но сильный. Красивый.
Рассказываю Машке всё, что запомнил о малыше, о том, что сегодня буду собирать кроватку для сыночка, а ещё…
– Я не знаю, как его назвать, – грустно улыбаюсь. – Мы ведь это не обсуждали, но я уверен, ты уже придумала какое-то особенное имя для него. И ты должна назвать нашего малыша сама. Он ждёт тебя, Маша. Пожалуйста, приходи в себя, ты нам всем очень нужна.
Пальчики её на секунду вздрагивают.
– Маш! – тут же подскакиваю я. – Ты меня слышишь?
В этот момент возвращается врач.
– Она пожала мне руку, – взволнованно сообщаю я.
– Это хорошо, – кивает доктор.
Подходит, поднимает веко жены, светит фонариком. Делает это не слишком аккуратно и мне хочется дать ему по рукам, чтобы Маше не было больно.
– Ждём, – кивает врач. – И надеемся на лучшее. Пойдёмте.
После Маши захожу ещё раз к сыну. На этот раз он спит. Но я всё равно долго смотрю на него и не могу оторваться.
А вечером, как и обещал, ко мне приходит Гордей. Я к этому моменту уже успеваю разгрести все пакеты и коробки, которые доставили из магазина, разложить в шкафу детские вещички.
– Ты вовремя, – показываю другу на разложенные по комнате детали кроватки. – Я что-то ума не могу дать этому всему. Инструкцию точно китайцы писали.
– Не переживай, разберёмся, – хлопает меня по плечу Гордей. – Но сначала я хотел поговорить о другом. У меня есть новости про Наталью…
– Слушаю! – хмуро смотрю на друга.
Одно упоминание об этой суке, и в душе шевелятся мерзкие ощущения, замешанные на ярости и чувстве вины перед Машкой.
– Короче, походу на ней сработала мгновенная карма, – недобро усмехается Гордей. – Хотя, как мгновенная… Грешила Наталья давно и упорно, но в последние недели вообще берега потеряла.
– И что с ней?
– Пьяная за рулём она влетела в аварию. По её вине пострадали несколько человек, одна женщина в тяжёлом состоянии, у ребёнка серьёзный перелом, и отец мальчика рвёт и мечет, желая наказать виновную дуру. Непростой чувак, замять не даст, да и возможностей у Наташки нет. Она звонила мне, умоляла помочь. Но… как ты понимаешь, я могу ей только посочувствовать и то, очень неискренне, – кривится он.
– И что ей грозит? – цежу сквозь зубы.
– Это будет суд решать. Сейчас она под подпиской о невыезде. Но в любом случае, ей придётся выплачивать огромную компенсацию пострадавшим, плюс ущерб за битые в аварии тачки. Свою машину она угробила, её теперь только на металлолом, остаётся квартира, которую я ей оставил. Пусть продаёт. А дальше будет жить с бомжами, ну или поедет на гособеспечение в места не столь отдалённые. Вот так, – разводит Гордей руками. – Так что тебе даже мстить ей не нужно, она всё сделала сама, своими руками.