Измена. Предательство (не) прощается
Шрифт:
— Ах... — вырывается из моих губ, и я хватаюсь за машину, чтобы удержаться на ногах.
— Настя? — Кирилл тут же оказывается рядом, подхватывая меня под локоть. В его голосе звучит тревога, он нагибается, чтобы взглянуть мне в лицо.
— Что с тобой? — резко спрашивает Андрей, но его тон уже не такой агрессивный.
Я пытаюсь вдохнуть, но боль будто парализует, она отдает в спину и ноги, заставляя меня дрожать.
— Живот... — шепчу я, чувствуя, как пот заливает виски. Голова кружится, и мир вокруг кажется размытым.
—
— Низ живота... сильно... — шепчу я, чувствуя, как слёзы начинают катиться по щекам.
— Надо в больницу, — говорит он, поднимая меня на руки так, будто я ничего не вешу.
— Ты её куда? — Андрей делает шаг вперёд, но Кирилл отрезает его взглядом.
— Отойди, — ледяным голосом приказывает он. — Если тебе не всё равно, садись в свою машину и следуй за нами.
Андрей не успевает ничего ответить — Кирилл уже несёт меня к своей машине, открывает дверь и осторожно усаживает на сиденье.
— Потерпи, Настя. Всё будет хорошо, — говорит он, пристёгивая ремень безопасности, его голос полон решимости.
Я хочу ему ответить, но боль накрывает новой волной, заставляя меня тихо застонать. Через мутную пелену я вижу, как он обходит машину и садится за руль.
Когда автомобиль трогается с места, в ушах звенит от напряжения. Я закрываю глаза, пытаясь дышать глубже, но внутри всё горит.
15
Настя
Боль накрывает волнами — будто что-то изнутри сжимает и выкручивает меня, лишая сил и возможности сопротивляться. Каждое движение — как удар током. Машина несётся по городским улицам, дома за окнами мелькают как в калейдоскопе, но я вижу их смутно, всё плывёт. Дыхание сбивается, становится всё тяжелее.
— Настя, держись, мы почти на месте, — голос Кирилла звучит напряжённо, но уверенно. Я чувствую его руку на своём плече — она тёплая, крепкая, будто удерживает меня в реальности. Но это не помогает — боль всё сильнее.
— Кирилл… не… не могу больше… — шепчу я, пытаясь не разрыдаться. Это хуже всего — я почти не могу говорить, каждая попытка вызывает новый спазм.
— Настя, смотри на меня. — Его голос прорезает пелену боли, я с трудом поворачиваю голову. Глаза. Карие, спокойные, как море перед штормом. — Просто дыши.
Машина резко тормозит у больницы. Кирилл выскакивает из-за руля, открывает мою дверь. В следующий миг я снова в его руках. Он несёт меня, словно я ничего не вешу. Сильные руки, уверенные шаги. Воздух вокруг прохладный, пахнет стерильностью и дождём.
Я закрываю глаза, чтобы не видеть потолочные лампы, мимо которых мы проносимся. Кирилл что-то громко говорит девушке на ресепшене, я не понимаю слов — боль глушит всё. Следующее, что я ощущаю, — мягкость кушетки. Меня осторожно укладывают, убирают волосы с лица.
— У неё острый живот.
Ко мне подбегает женщина в белом халате, её лицо кажется размытым. Пальцы холодные, но прикосновения быстрые, профессиональные. Она задаёт вопросы, я отвечаю через силу. Где болит, как давно, есть ли температура… слова даются тяжело, я больше шепчу, чем говорю.
— Срочно анализы, капельницу и на УЗИ, — говорит врач, и тут же я чувствую укол в вену.
— Настя, ты слышишь меня? Всё будет хорошо. — Это Кирилл снова рядом. Он держит меня за руку, его голос — единственное, что помогает мне не сорваться в панику.
Мир плывёт, но я всё ещё чувствую боль. Она притупляется, становится меньше, но не уходит. Меня везут на каталке, яркие лампы по пути слепят глаза, я закрываюсь рукой.
На мгновение каталка останавливается, и я слышу знакомый голос.
— Она моя жена! Вы вообще понимаете?! Пустите меня туда! — Это Андрей. Даже сквозь боль я узнаю его — злой, взвинченный.
— Успокойтесь, — говорит кто-то. — Вы мешаете работе.
Я хочу повернуть голову, посмотреть, но не могу — даже это кажется непосильным усилием. Кирилл сжимает мою руку чуть сильнее.
— Не смотри туда. Всё под контролем. — Он снова рядом, его голос — это якорь, который держит меня.
Меня везут дальше, затем начинают переодевать. Я чувствую, как холодные руки снимают одежду, надевают какую-то рубашку. Всё происходит так быстро, что я едва успеваю осознать, что происходит. Кто-то говорит со мной, но я уже не воспринимаю слова. Внутри — только одна мысль: когда это закончится?
Каталка снова движется. Теперь путь кажется длинным. Слышен шум голосов, скрип колёс. Наконец мы останавливаемся.
— Настя, — голос Кирилла звучит мягче, но всё ещё настойчиво. Я смотрю на него. Он в маске, и видно только глаза. Тёплые, настойчивые, полные какого-то странного света.
— Ты в надёжных руках. Всё будет хорошо. Я здесь.
Я хочу что-то сказать, но не успеваю. Во рту появляется сладковатый привкус, веки становятся неподъёмными. Последнее, что я вижу, — его глаза. Они смотрят на меня с такой заботой, что я чувствую, как боль начинает отступать. Потом — темнота, словно густой, глубокий сон.
Просыпаюсь медленно, словно выныриваю из вязкого тумана. Веки тяжёлые, тело будто не моё. Лёгкая слабость накрывает с головой, но боли нет. Тишина вокруг обволакивает. Только какой-то аппарат где-то рядом тихо пищит, отмеряя секунды.
Я открываю глаза, но свет ламп режет их, и я тут же снова закрываю. Голова кружится. Где я? Что произошло? Вспоминаю обрывками: боль, Кирилл, больница, его глаза. Потом всё погружается в пустоту.
Наконец, мне удаётся сосредоточиться. Я снова открываю глаза, на этот раз осторожно. Серый потолок, белые стены. Шум аппаратов. Палата. Значит, операция закончилась.