Измена. Простить, отпустить, отомстить?
Шрифт:
Господи, как же так вышло? Почему вместо ночи с любимым мужчиной я должна мчать через весь город к детям и делать вид, что… что?! Сказать, что заработалась и не заметила время? Соврать, что потеряла сознание, и меня отвезли в больницу? Притвориться, что ничего не произошло?
Отражение в зеркале криво улыбнулось. Пухлые от поцелуев губы поехали вниз, как у Пьеро. Только в этой сказке я была не грустным клоуном, а Карабасом Барабасом, и издевалась не над беспомощными куклами, а над собой.
– Дура ты, Настя. Трусиха, и дура.
Несколькими
Когда я вышла из ванной, то старалась даже не дышать, чтобы не разбудить Тимура. В темноте, даже без света фонаря, натягивала на ноги ботинки, зажав зубами ручку от сумочки. Именно в такой позе меня и застал лысый тиран.
– Мне стоит проверит документы и накопления? – Раздался до омерзения спокойный голос.
– У тебя есть накопления? И ты молчал?
– Может есть, а может были. Ты ведь обнесла мою квартиру, верно? Иначе не понимаю, зачем тебе красться отсюда как вор.
Я выпрямилась. Позвоночник хрустнул и, наконец, встал на место, даря спине новые ощущения. Однако под взглядом Тимура хотелось снова скукожиться, чтобы стать маленькой и незаметной.
– Тим, я проспала. Просто не услышала будильник, представляешь?
– Представляю. – Он скрестил руки на груди и кивнул.
– А меня почему не разбудила?
– Чтобы ты отдохнул. Ты же всю неделю тут работал, сначала в зале, потом здесь. Тимурчик, давай ты выспишься, а я сама, на такси, ладно? Я уже все вызвала, ты не переживай.
– Я и не переживаю. Я злюсь.
Сопя и бубоня что-то под нос, он достал кроссовки и черную куртку и принялся одеваться. Как был, в домашних фланелевых штанах и без футболки, натягивал пуховик на голый торс.
– Ты хочешь проводить меня до такси, - предположила я и съежилась под очередным острым как пика взглядом.
– Девочка, не заставляй меня сказать все то, что я сейчас о тебе думаю, ладно? – И схватив меня за руку, процедил: - Пошли.
Ехали домой молча. На машине, Тимура, разумеется. Такси пришлось отменить, из-за чего с меня списали почти полную стоимость поездки, но это было не страшно.
А вот то, каким злым сейчас выглядел мой нежный, ласковый Зелибоба… Вот это по-настоящему пугало. И побелевшие от напряжения костяшки пальцев, сжимающих руль, и застывшая на лице маска, и сдвинутые вперед брови и даже тон, которым он разговаривал со мной – все это заставляло меня съежиться от ужаса.
– О чем сейчас думаешь?
– Размышляю, где границы моего терпения.
– Надеюсь, они где-то очень далеко, за горизонтом.
Я заткнулась, когда Тимур снова посмотрел на меня. И впрямь, лучше дальше молчать. Отвернуться и любоваться в окошко, на то, как красиво проносятся
Ответа нет. И потому я и дальше молча смотрела в окно.
Город просто утопал в огнях и как же странно оказалось нырнуть из этого желто-алого калейдоскопа в наш район, место, где по ночам все спят. Спал и мой дом. Черные окна осуждающе таращились на нас, не понимая, зачем мы потревожили их покой.
– Видишь, никто тебя не потерял.
– Надеюсь. Слушай, ты можешь задержаться на пять минут? Посмотрю, как там Тома и Никита и вернусь к тебе, хорошо?
– Насть, я, правда, устал.
И судя по тону не понятно, что он имеет ввиду. Устал сейчас? За эту ночь? Или в принципе? Или от меня? Потому что я от себя очень.
– Тимур, пожалуйста, - прошептала я.
– Хорошо. – Он думал, прежде чем ответить. Так, словно сомневался.
Для надежности я оставила сумочку в машине, так Тим точно не уедет и тенью юркнула за ворота. Дверь оказалась открытой, так что я не шумела ключами. Сейчас мне нельзя привлекать к себе внимания. Сейчас я просто проверю детей и вернусь обратно к Тимуру. Возможно, буду просить прощения за то, что такая дура, возможно снова плакать. Я так хоxe остаться с ним на всю ночь, но не могу, просто не могу себе этого позволить!
– Явилась, мать?
И уже второй раз за ночь меня застали скрюченной над ботинками. Никита резко врубил свет в коридоре, так что пришлось зажмуриться – глаза слишком долго были в темноте.
Сын выглядел растрепанным и очень сердитым.
– Не хочешь объяснить причину такой задержки?
– Не хочу. Тома спит?
– Разумеется. И ответь ты на звонки, хотя бы на последние пятнадцать, то знала бы об этом. Так где ты была?
– Никит, можно без нотаций? Хоть ты не трогай, а?
– В смысле? Всем трогать можно, а я что, лысый что ли?
Я с сомнением посмотрела на его гладкую как бильярдный шар башку – он сейчас серьезно? И правильно поняв мой взгляд, сын смутился:
– Ну, лысый. – Он шлепнул себя по макушке рукой.
– Однако, это не дает тебе повода вот так исчезать на ночь. Мать, ну ты чего, с ума сошла? Я нервничаю, переживаю, даже отцу звонил. Он тоже переживает, а ты…
И какая-то злость накрыла меня от всего этого. И от попыток сбежать. И от чувства стыда перед детьми. И от этих переживающих, где только их переживания раньше были! И от невозможности спать вместе с Тимуром на одной кровати. И я не про секс, жила ж я как-то без него раньше. Но просто спать? В обнимку? Закинув друг на друга ноги лежать и попукивать под одним одеялом? Неужели нельзя вот этого в почти что сорок лет?