Измена. Жизнь заново
Шрифт:
Лялька недовольно кривится на свежие, ароматные вафли.
– Мам, ты чего? Я не буду есть это! Одни калории.
Она выхватывает из плетеной фруктовницы яблоко и бежит в прихожую.
– Ты же всегда их любила! – ахаю расстроенно я.
– Смеешься, что ли!
Дверь хлопает, я втягиваю голову в плечи. Из своей комнаты показывается свекровь.
– А где мой апельсиновый фреш?
– Ох, забыла!
Я бегу к соковыжималке.
– Это наркоз память отшибает. Глебушка, ты так испортишь себе желудок, –
– Я взрослый мальчик, – басит муж.
Они дружно смеются, перекидываются легкими фразами, а я застываю у кухонного стола. Ни одного вопроса о моем здоровье, ни одного поцелуя, ласкового слова, только и слышу: – Принеси!
– Подай!
– Погладь!
– Постирай!
Когда моя жизнь стала такой беспросветной тоской? Когда я превратилась из любимой женщины в прислугу? Как я допустила это?
Разворачиваюсь и шагаю к себе в комнату.
– Дина, а где мой сок? – кричит вслед свекровь.
– Приготовьте его сами.
Закрываюсь за защелку и сажусь на кровать. Надо что-то менять. Твердо и решительно менять. Звенит рингтон телефона: Симка.
– Подруга, как здоровье? – спрашивает она.
– Нормально.
– Так, а почему в голосе печаль-тоска?
– Бывает.
– Жду тебя в нашем кафе.
Вот те слова, которые мне сейчас нужны. Встаю, надеваю любимые джинсы, белую блузку, кардиган. Взглядом цепляюсь за отражение в зеркале: бледное лицо, провалившиеся глаза. За время болезни я похудела и осунулась, но больше всего угнетает потухший взгляд. Из меня будто ушла жизнь.
А ведь когда-то мне проходу не давали однокурсники, после дискотеки даже устраивали разборки на задворках универа. Глеб не отходил ни на шаг, заваливал цветами и подарками.
А что теперь?
– Дина, ты куда? – выскакивает из столовой Глеб.
– Хочу прогуляться.
– А…
Он оглядывается на заставленный посудой стол.
– Алла Борисовна, уберите все, пожалуйста в холодильник, – говорю решительно и смотрю пристально в глаза свекрови.
– Я? – теряется та.
– Да, вы.
Я ловлю недоуменное переглядывание мужа и его матери. В другой раз напряглась бы, а сегодня все равно. Какое-то равнодушие легло тяжестью на грудь, не дает сделать полный вздох.
– Я не прислуга! – кричит вслед свекровь.
И мне будто что-то стреляет в голову. Я останавливаюсь, оборачиваюсь и улыбаюсь. Холодно. Равнодушие высосало из сердца все тепло.
– Я тоже.
Свекровь хлопает искусственными ресницами. Уголки ее губ ползут вниз. Невольно чувствую вину, но встряхиваюсь: не хочу отступать. Что-то сломалось во мне за последние дни. Вот хрустнуло, и трещинка становится все больше.
– Глебушка, за что Дина со мной так? – всхлипывает свекровь и манерно кладет ладонь на лоб. – Ой, давление скакануло. Где мои таблетки?
– Мама, сейчас, –
– Я ей сюрприз хотела сделать, а второй день получаю нож в спину, – продолжает стенания Алла Борисовна.
– Дина, я тоже тебя не понимаю, – поддерживает мать муж.
В нашей семье так всегда. В любом конфликте я уступаю, ухожу в тень, чтобы сохранить мир в семье. Вот и сейчас сжимаю сумочку под мышкой и шагаю к выходу, а невысказанные слова горят огнем в груди.
Возвращаюсь, наблюдаю, как Алла Борисовна капает в рюмочку пахучее лекарство, выпивает его одним глотком.
– За ремонт в мастерской огромное спасибо, я это оценила, – говорю свекрови и тут же добавляю: – Но признайтесь, у вас есть шкурный интерес.
– Что? У меня? Да как ты смеешь?
Теперь она хватается за сердце. Глеб мечется: то бросается ко мне, то к матери. Я смотрю на нее и ни капли жалости не шевелится в груди, а потому добиваю:
– И вообще, с этого дня все домашние дела делим поровну. А еще лучше… наймите работницу по дому.
– Но чем тогда будешь заниматься ты? – вскрикивает муж.
Я подхожу к нему вплотную, беру за галстук, притягиваю к себе.
– Милый, я буду заниматься собой. Начну ходить по салонам, на фитнес, на шопинг, на посиделки с подружками. Дорогой, разве я хуже твоей мамы?
– Нет, но…
– Спятила, девка! Мы тебя почти подобрали на улице, а ты! – свекровь разворачивается к сыну. – Я тебя предупреждала, что в тихом омуте черти водятся. Предупреждала! А ты эту обрюхатил, пентюх! Вот если бы ты женился на…
Я даже дышать перестала от несправедливых слов. Слабые ростки чувства вины тут же зачахли.
– Ма-ма! – вскрикивает Глеб. – Хватит! Дина, ты тоже прекрати. Какая муха тебя укусила?
Но я смотрю только на свекровь. А она, кажется, уже поняла, что брякнула лишнее, видно, что нервничает, отводит взгляд.
На что намекает эта стерва? Кого она хотела в жены сыночку?
Да, я рано осталась без родителей, но не бедствовала. У меня была московская квартира, деньги от продажи которой вложены как раз в этот коттедж, и есть хорошая профессия. А если учесть, что Алла Борисовна еще и приторговывает моими картинами, то неизвестно, кто из нас больше приносит в семью.
– Нет, вы продолжайте. Какой красавице я дорогу перешла?
Спрашиваю тихо, едва выдавливаю слова. От шока даже выплеснуть ярость не могу. А она переполняет меня, рвется наружу.
– Ма-ма!
Алла Борисовна задирает подбородок, повязывает лоб полотенцем и, гордо неся оскорбленное достоинство, поднимается на второй этаж. Я бегу к входной двери. Есть желание хлопнуть ее изо всех сил и никогда не возвращаться в этот дом.
– Дина, что с тобой?
Меня догоняет Глеб, удерживает за локоть.