Изменяя прошлое

Журавлев Игорь

Прошла вечность и я, оторвавшись от сладких губ, прошептал: «Ты неправильно сидишь, Лариса, так неудобно целоваться!». «А как правильно?» — с придыханием прошептала она в ответ. Я научил, подняв ее и опять усадив, только теперь ее колени оказались на скамейке по бокам от меня. Блин, блин, блин, вот зачем я это сделал! Но ничего нельзя повернуть назад в полумраке укутывающих скамейку кустов, когда вечернее солнце уже цепляется за верхушки деревьев. Мои ладони уже на мягких полушариях под юбкой, сжав их, как попавшиеся в плен мячики. Это моё, я никому не отдам! Она начинает немножечко, совсем так тихонько рычать, и я совершенно теряю голову. Кто там должен был быть первым? — Тебе не повезло, дружище, не в этой жизни. Нет ничего

не личного, это любовь — здесь всё очень личное. И, конечно, у меня в этот раз получилось очень даже легко и ловко, да и как могло быть иначе, с моим-то опытом? А капля крови на моих старых темно-коричневых брюках клеш совсем даже не видна. Да и сумерки уже спускаются, в это время честной народ побаивается ходить через темный неухоженный парк, поэтому наша тайна осталась только нашей.

***

Говорят, что жизнь — она в полоску, и если ты сейчас на светлой полосе, то следующая полоса обязательно будет темная. Закон подлости или карма, как тут угадаешь? А, может, это время очень упруго и его так просто не развернешь?

Мы шли, вцепившись в ладони друг друга, молча, абсолютно счастливые, потрясенные до глубины души произошедшим и не верящие в то, что случилось. Вот только я никак не мог забыть о том, что мой чистенький носовой платок, тщательно постиранный мамой и заботливо уложенный ею в карман моих брюк, сейчас там, между ног девчонки, чья ладонь вцепилась в мою, прижатый трусиками, изображает из себя прокладку, которых еще нет в этой стране в это время. И это знание шокировало меня пятнадцатилетнего, несмотря на то, что шестидесятилетний старик, сидящий в голове, только снисходительно ухмылялся, но откуда-то издалека, словно специально ушедший в тень, дабы не мешать нашему счастью.

Вот только зачем мы пошли мимо этого пятака на Луне? Разве других дорог не было? Или их на путях моей судьбы и правда, не было? Пацаны приветственно заорали, увидев нас:

— Хрена се, а мы думаем, куда Пастор пропал! А он, оказывается, с бабой своей шоркается!

Я поморщился, мне не понравилось, что мою любимую назвали бабой, но я промолчал. Так среди малолеток принято, так они свою крутость показывают. Пусть их, переживу. Но подойти к ним все же пришлось, все же приятели, надо руки пожать, тем более что там уже были и другие, которых утром не было. Было, было предчувствие, щемила грудь тревога, вот только была ли у меня возможность избежать?

А потом Таракан, прилично подпитый, сволочь, взял и шлепнул Ларису по попе, вроде как в шутку. Я молодой, может быть, скрепя зубы, и спустил бы все на тормозах, например, как бы шутливо толкнув его в плечо и воскликнув что-то типа: «Но—но, не лезь на чужое!». И, возможно, ничего бы не произошло. Возможно. Но для меня — старого прожжённого зека, давно стало безусловным рефлексом правило: никому никогда ничего нельзя спускать. «Не заметишь» однажды и в следующий раз это уже станет нормой. Да и то, что произошло сегодня, совсем недавно, между мной и Ларисой, просто не позволяло отшутиться.

Я ударил быстро и резко. Один раз, второй, третий. Он упал, и я стал его пинать, уже не в силах остановиться — это старый зверь проснулся во мне, вырвался на волю, захотел крови. И кровь пролилась, обильно окропив грязный асфальт. Эта кровь залила мне глаза, и я не мог остановиться. Визжала Лариса, — парни пытались меня оттащить, куда там! Я только злобно огрызался, почти рычал, и они испугались, отошли.

Как оказалась там милиция, я уже не помнил. Очнулся только, когда мне стали выворачивать руки. Выдохнул, оглянулся: пацаны разбежались, лишь на асфальте, сплевывая кровь, валялся Таракан, тихо постанывая. И глаза Ларисы в свете фар милицейского бобика казались огромными. Она смотрела на меня так, словно это был не я, а кто-то совсем ей незнакомый, в кого вдруг обратился такой близкий ей человек. Я зло, по-волчьи, ухмыльнулся ей в ответ,

хотел что-то сказать и… не сказал. Что тут скажешь? Словами ничего уже не исправить.

Вызванная ментами скорая уехала, заливая темноту вечера тревожным светом спецсигнала. А меня затолкали в желто-синий бобик, и когда машина отъезжала, через заднее зарешеченное окно я не сводил глаз с моей Ларисы, которая потерянно оглядывалась вокруг, не зная, что ей делать. Рядом с ней лежал мой велосипед. И мне было ее так жалко, что я сильно боднул затылком железный борт машины. Физическая боль иногда милосердна, она заглушает боль душевную. Ну, почему, почему, почему так? За что мне это все, в какой из своих жизней я так провинился?

Когда, наконец, после всех допросов дверь камеры предварительного заключения захлопнулась за мной, я грубо растолкал дрыхнувших уже мужиков и, упав на доски нар, как-то мгновенно провалился в сон, словно ухнув головой в пропасть.

_____

Читатель, лайк поставь, в натуре! ))

Глава 6

Проснувшись, еще даже не открывая глаза, понял, где я. На зоне, конечно, где мне еще быть? Причем в своем старом теле с вечно ноющей спиной. Открыл глаза и сразу же вновь закрыл. Ничего не изменилось? На первый взгляд, нет. Напротив спал Нечай, а над ним, на верхней шконке — Сурок тихонько похрапывал. Тогда я повернулся на другой бок, лицом к стене, и задумался, пытаясь вспомнить свою жизнь.

Итак, моя первая судимость за что была? А что тут думать, за хулиганку, конечно! Избил этого придурка Таракана, шлепнувшего Лариску по заду, а он, сучонок, накатал заявление и отказался его забрать. Если точнее, на этом настояли его предки. А ведь все могло обойтись пятнадцатью сутками, к тому и шло. Но заявление написано, и делу дали ход. Меня, конечно, как несовершеннолетнего, утром отпустили домой, сдав на руки подъехавшему отцу, а через два месяца состоялся суд. И получил я тогда два года условно.

Я захохотал про себя. Ну да, смешно. Избежать условной двушки за грабеж и тут же получить ту же условную двушку за хулиганку. Превратиться из уважаемого гопстопщика в несерьезного баклана[1] — то еще изменение прошлого! Я пробежался по своей биографии, и поначалу показалось, что никаких других изменений в жизни не случилось. И стоило из-за этого мотаться в прошлое?

Я задумался и решил, что стоило — не из-за статьи, а из-за Ларисы и того, что произошло между нами. Одно это стоило всего. Я еще пошарил в воспоминаниях и вдруг понял, что роман с моей первой любовью в этом варианте моей жизни продолжился, а не закончился, как в первом варианте прошлого. Более того, она даже ждала меня из армии! Тут же полезла из памяти стройбатовская служба, а куда еще могли взять судимого призывника? Нас там, таких, было немало. Поначалу крепко дрались, пытаясь определить авторитетов. Но потом все подружились, все же реально на зоне никто из нас не был.

А когда пришел из армии, сыграли с Ларисой свадьбу, и она родила мне сына. Вот только жизнь у нас с ней не сложилась, несемейный я человек, в этом плане ничего не изменилось. Разбежались, не прожив и года. А еще через несколько месяцев меня посадили, на этот раз прочно, как и в первом варианте — пятилетка на усиленном режиме за грабеж.

Мы ведь были еще не разведены, когда я сел. И даже целых три года из пяти она приезжала ко мне с сыном на личное свидание. Нет, два, первый год личные свидания тогда на усилке были не положены. А приезжала она ко мне трижды, точно! Три раза по трое суток, мой отец на машине привозил их, а потом забирал по окончании. На четвертый раз она приехала, а я в БУРе, свидания, соответственно, лишен, она уехала ни с чем, обиделась на меня. Ну и все на этом, кто-то там у нее нашелся, она подала заявление на развод, а поскольку я сидел, мое согласие не потребовалось. Кажется, она потом вышла замуж, но мы больше не встречались.