Изнанка судьбы
Шрифт:
«Да ты поэт!» — рассмеялся тогда Элвин. А Юнона промолчала и отвернулась.
Ее самый умный и самый опасный брат, чью суть она видела, как тончайшее и сложнейшее плетение бритвенно-острых нитей — бесконечно сложная вязь паутины, в которой толстые нити мотиваций уходят куда-то за пределы простых и понятных человеческих ценностей, — был прав.
Он тоже был проклят умением видеть. По-своему, не так, как она. Не зрением, но разумом постигал основы вещей, достраивал первопричины и связи.
И, кажется, умел пользоваться своим
Она опустила черные очки, скрывая не себя от мира, но мир от себя. Воистину благословен тот, кто придумал закопченные стекла — неодолимую преграду пророческому взгляду.
Руки потянулись к прическе — вынуть шпильки. Одну за другой. Темные локоны медленно падали за спину, а Юнона все разглядывала женщину в зеркале. Так, будто видела в первый раз в жизни.
Хороша? Пожалуй, что хороша. Нравится мужчинам. Кожа бледная, как у фарфоровой куклы. Тонкие черты — и не скажешь, что их обладательница родилась в зачуханной деревеньке на границе Анварии и Эль-Нарабонна. Должно быть, наследие отца, которого она никогда не знала. Высокий лоб, тонкий нос с аристократической горбинкой. Лицо сердечком в обрамлении темных прядей смотрится трогательным, по-девичьи юным.
Молодая вдова Юнона цу Аксен-Драуцверг. Двадцать семь лет, но на вид не дашь больше двадцати двух. Лилия Вальденберга.
Или Четвертый Страж — леди Юнона. Без родового имени, потому что у Стражей нет иной семьи, кроме Братства. Без возраста, потому что при мысли о прожитых годах представляется колодец — темный и бесконечно древний. Пережившая с десяток мужей и бесчисленное количество любовников. Одинаково пресыщенная человеческим миром и его Изнанкой.
Неприкаянная, как все Стражи.
Порыв ветра заставил свечи тревожно затрепетать. На полу завозилась тень, похожая на огромного ворона, но женщина у зеркала не вздрогнула и не обернулась на тихий скрип ставней.
Чуть раньше в веере бесконечных вероятностей была и эта. Юнона знала мужчину, который только что проник в ее комнату — неслышно, словно вор, — и не боялась его.
Она вообще мало чего боялась в этом мире.
— Зачем ты пришел, Отто? — ее голос прозвучал холодно и резко.
Он остановился за ее спиной, тяжело дыша, словно после долгого бега. Зеркало послушно отразило грузный силуэт, похожий на вставшего на задние лапы медведя.
— Ты помнишь, — хрипло откликнулся мужчина. — Прошло четыре года, но ты помнишь. Юнона…
Его огромные ладони опустились на хрупкие плечи, сжали так, что женщина недовольно скривилась. Он нагнулся, вдохнул запах ее волос.
— Ты сменила духи, — все тот же хриплый, полубезумный шепот. — Я помню старые, благородный запах — ирис и мускус. Маэстро Тинтанелли смог повторить их для меня. Я велел приготовить десять флаконов. Моя постель пахнет ими, Юнона. Каждую ночь…
— Мне казалось, мы обсудили все еще четыре года назад, — она хотела, чтобы это прозвучало мягко, но
— Мужчина всегда выполняет свои клятвы. Я сделал это, — ответил незваный визитер, лаская ее шею. — И пришел подарить тебе свободу.
Она презрительно сузила глаза:
— Какую свободу? О чем ты?
— Свободу от божественного проклятья, — он заговорил все быстрее, сбиваясь, путаясь, спеша выплеснуть что-то важное. — Я сделал это! Да, сделал! Меж нами больше нет преграды, любовь моя. Теперь мы сможем быть вместе. И вместе состариться…
Она сняла его руку с плеча так, будто это было дохлое насекомое:
— Ты болен, Отто. Я повторю то, что сказала еще четыре года назад: я не люблю тебя. Никогда не любила. Ты надоел мне. Уходи, или мне придется заставить тебя уйти.
Мелькнула мысль дернуть шнур, вызвать слуг, но Юнона представила, какие шушукания и сплетни ждут ее на следующий день, и поморщилась.
Нет уж. Она вполне в состоянии сама разобраться с назойливым поклонником.
В темных глазах мужчины мелькнула угроза:
— Ты снова за старое? — прорычал он.
— Уходи, Отто. Я повторяю это в последний раз.
— Я уйду. Но ты пойдешь со мной.
Она и так слишком долго терпела. Когда-то молодой Отто фон Вайгер был мил в своей щенячьей влюбленности и даже заставлял ее сердце биться чуть быстрее. Но есть пределы, которые не дозволено перешагивать никому.
Юнона вскинула руку, чуть прищелкнула пальцами и…
Ничего не случилось.
Она недоуменно посмотрела на свою ладонь, предприняла вторую, а затем и третью безуспешную попытку. Гортанный выкрик также не возымел никакого эффекта, и впервые за долгие годы ей стало страшно.
— Я же сказал: ты пойдешь со мной, — прошептал фон Вайгер, снова опуская свои медвежьи лапищи ей на плечи, и Юнона явственно ощутила, что стоит ему стиснуть пальцы чуть сильнее, как он сломает ей ключицы.
Она выдохнула, кивнула его отражению в зеркале.
— Хорошо. Ты разрешишь мне одеться?
— Одевайся, любовь моя.
Она медленно облачалась в платье и думала. Разум, привыкший видеть десятки, сотни вариантов — лишь сними очки, — сейчас наблюдал только вязкую тьму.
Неужели прочие люди всегда обитают в этой жутковатой неизвестности?
Думай, Юнона, думай!
Он безумен, и он опасен, потому что обладает властью блокировать силу Стража. Какие еще возможности ему доступны?
Словно желая полюбоваться на себя в зеркало, она сделала шаг к двери. И еще один. Остановилась у зеркала и, преодолев одним прыжком расстояние до шнура, вцепилась в него так отчаянно, словно от этого зависела ее жизнь.
Мгновение спустя он схватил ее, резко и больно выкручивая руку, рыча на ухо и грязно ругаясь, но это было уже неважно. Звон должны были услышать на кухне, вот-вот в комнате появится кто-то из слуг. Надо только потянуть время…