Изнанка судьбы

Лис Алина

Грандиозный размер машины и слаженность ее работы так потрясли меня, что я не сразу поняла: ткань выходит с изъяном. Часть волокон основы была оборвана, материя расходилась проплешинами. Сломана была и сама машина. Несколько валов и шестеренок стояли, бессильно повисли маятники. Машина мучительно покряхтывала, продолжая работу вопреки поломке.

— Что это? — спросила я у статуи. И для верности ткнула пальцем ей за спину.

— Ткацкий станок судьбы.

— Судьбы?! — мои глаза округлились. Я немедленно вспомнила все, что говорил про судьбу Рэндольф.

Получается,

по вине вот этой штуки у меня не будет больше моего фэйри?! А если ее сломать?!

Хотя она и так сломана. Еле работает. И полотно выходит совсем некрасивым. Все в дырах, вместо узора — грязные пятна.

Вот такой я себе судьбу и представляла. Бездушным, страшным, поломанным механизмом.

Заклинить бы его окончательно…

Последние слова я произнесла вслух, и статуя тут же откликнулась:

— Хочешь сделать это?

— Нет, — она спросила всерьез, и я испугалась. Вот так взять и уничтожить судьбу? Совсем, для всех?! А вдруг от этого станет еще хуже? — Несправедливо, что у Рэндольфа такая судьба. Я хочу ее поменять!

Она вздохнула:

— Ты знаешь, что можешь сделать это.

— Могу? — недоверчиво переспросила я.

— Но не сетуй, если все закончится еще хуже, чем в прошлый раз.

— А что было в прошлый раз?

Она не ответила.

Машина лязгала, ходило бердо. Поблескивали десятки, сотни рычагов, от которых шли ремни и цепи к малым и большим колесам. Одни шестерни крутились так быстро, что сливались в сверкающее пятно, другие вращались медленно и степенно.

— Я хочу поменять судьбу Рэндольфа, — с напускной храбростью, которой не ощущала, объявила я.

— Тогда выбирай рычаг.

— Какой? — я растерялась.

— Любой. Ты же вносишь хаос в предназначение.

Вот тут мне стало боязно. Но не настолько, чтобы отступить. Я трижды обошла кругом ткацкую машину, задерживаясь у каждого рычага. Наконец сделала выбор и налегла руками и плечом на рукоятку большого медного колеса. Больно кольнуло у ключицы. Медленно, нехотя колесо стронулось с места. Я давила всем весом, чувствуя, как оно медленно поддается.

Поворот, другой, третий. Маховик скрипнул, пришел в движение. Тронулся стоявший до этого маятник, затикал большой циферблат над головой. Сменили направление движения колеса, иначе пошло бёрдо, тысячи мелких и крупных нитей легли по-другому, меняя задуманный узор. Причины и следствия менялись местами, время играло с пространством в догонялки, чтобы проиграть.

— Этого хватит? — я отпустила рукоять и выпрямилась.

— Да.

— А что теперь будет?

— Кто знает? Даже ты, отворяя двери Хаосу, не можешь знать, что он привнесет.

Противный треск повис над площадкой. Несколько нитей основы зацепились за зубцы торчащего снизу колеса и лопнули. Я, прикрыв ладонью рот, наблюдала, как на ткани возникает еще одна некрасивая прореха.

— Вот так, — тихо сказала статуя.

— Это очень плохо? — жалобно спросила я.

— Плохо, что ты играешь с судьбой, зажмурив глаза.

Рэндольф

Лучи

солнца гладят травяное море внизу. Стебли покачиваются, волнуются, встревоженные дыханием ветра.

Она стоит на вершине менгира, зажмурив глаза и раскинув руки. Волосы текут по воздуху языками огня. Ветер ласково перебирает пряди, тянет подол платья из креп-жоржета, как щенок, который упрашивает поиграть.

Вокруг особенная, полуденная тишина. Молчат притомленные жарой птицы, не слышно блеянья овец и голосов от людского поселения. Только стрекот сверчков и тихий шелест листвы в кроне старого бука.

Эти двое подбираются неслышно, чтобы замереть у границы заброшенного святилища.

— Во дает! — восхищенно выдыхает мальчишка. Темненький, грациозный и хрупкий, какими никогда не бывают человеческие дети.

Его собеседник — светловолосый, чуть пониже ростом, похожий на первого, как бывают схожи два щенка в одном помете, — молчит, не в силах оторвать взгляд от фигурки на вершине менгира.

Развеваются волосы, ветер рвет и вскидывает зеленые юбки.

— Упадет, как думаешь?

Мальчик качает головой:

— Она знает, что делает, — он ловит намерившегося подойти ближе приятеля за руку. — Стой! Не надо отвлекать.

— Кто она? Ты ее знаешь, Рэнди?

— Никогда не видел.

— Она человечка?

Рэнди не отвечает. Он поднимает лицо навстречу безмятежному полуденному небу, чуть щурит янтарные глаза:

— Смотри, Терри.

— На что смотреть-то… — темненький тоже вскидывает голову и присвистывает. — Ого! Это что?!

Облака не плывут — бегут по небесному полю испуганными косматыми зверями, словно спасаясь от неведомой беды. И по земле, по лугу внизу, по холму в зарослях дикого шиповника, по замшелым менгирам бегут вдогонку им облачные тени.

— Это она. Управляет ветром.

— Маг! — восхищается Терри. — Магичка. Или магесса? Как правильно?

— Колдунья? — в голосе Рэнди сомнение.

— Все равно здорово, правда? Человечка с тенью!

Девочка на менгире открывает глаза, делает шаг в пустоту, и пустота подхватывает ее в свои объятия. Спускает на землю — плавно, бережно.

— Ты кто? — слышит она требовательный мальчишеский голос из-за спины. — Ты человечка?

Оборачивается и улыбается счастливой улыбкой ребенка, не познавшего страха или чужой жестокости.

— Элисон. А вы кто?

Светловолосый прикладывает руку к сердцу и церемонно кланяется:

— Рэндольф леан Фианнамайл. Будущий тан этих мест, — он кивает на своего приятеля. — Терранс леан Арлен, мой побратим.