Изнанка судьбы
Шрифт:
Тот разглядывает ее с восторженным и чуть глуповатым выражением лица:
— Ты маг, да?
Она встряхивает головой. Локоны рассыпаются по плечам рыжим пламенем — и хочется потрогать, да страшно. Опалит, выжжет сердце.
— Я — королева Роузхиллс. Хотите быть моими рыцарями?
Он вскочил, задыхаясь. Сердце колотилось, как после тренировки в стиле «молния», когда отдаешь все силы, выжимаешь из себя все ради сверхчеловеческой скорости. Чутье воина уже
…Так уже было в Вилессах сорок лет назад. Предчувствие беды хлестнуло, заставило рвануться вперед по еле заметной козьей тропке за несколько минут до того, как сошедший камнепад накрыл дорогу за его спиной. И еще раз, когда он отправился уничтожать воровской притон и чуть было не попал в засаду…
Рэндольф раздвинул лапник, выглянул, вслушиваясь в ночной лес.
Чуть слышно потрескивали сучья на морозе, от костра тянуло дымом, от сооруженного наспех шалаша — хвоей и смолой. Еле заметный ветерок доносил запахи зверья и птиц — далекие, безопасные.
Все спокойно. Тогда откуда взялось это ощущение — будто стоишь на краю бездны, и под ногами осыпаются камни?
Что-то случилось. Изменилось — неуловимо, но безвозвратно.
Предчувствие опасности медленно отступило. Скрылось, но не ушло до конца. Ночь не несла в себе угрозы. Предупреждение относилось к чему-то иному.
Чему?
Элисон! С ней что-то случилось?!
Разум и логика подсказывали: мчаться по ночному лесу, не зная куда, — безумие. До рассвета не меньше пяти часов, надо выспаться. И утром продолжить объезд ближайших деревень. Расспрашивать, предлагать деньги — люди лживы, потому не верят словам, но согласны на все, лишь бы получить несколько кусков штампованного металла.
А тревога — непривычно сильная, неприятная — не желала униматься. Требовала: действуй. Сейчас, немедленно!
Все чувства, связанные с Элисон, были сильными. Почти невыносимо сильными. Рядом с ней Рэндольф терял холодное сосредоточенное равновесие, в котором пребывал так давно, что уже забыл, что бывает как-то иначе. И мир из плоской картинки за пыльным стеклом превращался в храм, полный чудес и тайн.
Фэйри вылез из шатра, забросал снегом тлеющие угли и оседлал коня.
Пусть она сбежала. Он найдет ее, чтобы исполнить то, для чего живет.
Умей Рэндольф лучше слышать свои чувства, он бы понял, что его потребность быть рядом с Элисон уже не имела ничего общего с желанием следовать за предназначением.
Элисон
Луч солнца погладил щеку. Я зажмурилась, не желая расставаться со сном. Кажется, снилось что-то хорошее, но бестолковая память выронила это «что-то» на полпути к реальности. Сон выпал, как зерно из дырявого мешка. Я заворочалась, пытаясь устроиться поудобнее, и в бок впился острый камень.
Этого хватило, чтобы по-настоящему проснуться. Я села и поняла, что сижу на алтаре. Вокруг полукольцом возвышались менгиры, за спиной начиналась скала. Большая глыба камня, смутно похожая на
Как я могла заснуть здесь, на холодном, насквозь продуваемом всеми ветрами холме? Почему не замерзла насмерть, и как долго длился сон?
Я со стоном слезла с камня, послужившего мне ложем. Кому бы из богов ни был посвящен этот храм, надеюсь, он не почувствовал себя оскорбленным подобным пренебрежением. Привычная тусклость красок вокруг подсказала: я нахожусь в реальном мире, и это, пожалуй, было неплохо. Хватит с меня зимних чудес Изнанки.
Вид, открывшийся с вершины холма, заставил сердце забиться чаще. Внизу, не более чем в паре миль от подножия, чернели силуэты домов и курился легкий дымок. Там были люди, а значит, тепло и горячая еда. Под слоем снега угадывалась еле заметная тропа, ведущая в сторону поселения. Я в голос возблагодарила богов, подхватила переметную сумку и заковыляла вниз.
Юнона
Умница Марта заболела. Новая горничная, которую экономка прислала на замену, оказалась полной неумехой. Юнона ждала, стиснув зубы, пока медлительная девка путалась в шнуровке и крючках, распуская лиф.
Пейзанка.
Нет, горничная была причесана и одета по всем правилам. И даже пахло от нее мылом и дешевой сиреневой водой. Запах резковатый и вульгарный, в самый раз для черни, но все лучше, чем немытым телом. Юнона чуть скривилась. Марте она давно подарила флакон надоевших духов и приучила правильно пользоваться, не выливая на себя половину зараз. Но тратить время и нервы на случайную девку не было смысла.
Крестьянское происхождение выдавало не лицо — оно было в меру свежим, в меру хорошеньким и не слишком загорелым. От форменного платья горничной тоже не пахло скотиной. И все же ясно — пейзанка. Достаточно поглядеть, как ходит, чуть вразвалку, как приоткрывает глупо рот. Не вчера, но пару месяцев назад, не больше, сгребала навоз и гоняла коров.
Кто взял ее в горничные? В приличный дом?!
Девка потянулась к волосам, но Юнона решительно отвела ее руки.
— Иди! — приказала она, запахивая пеньюар. — Дальше я сама.
Доверять неумытой деревенщине прическу или показывать свой талант в области магии она не собиралась.
— Но ле-е-еди…
— Иди, — повторила Юнона, сдерживая раздражение.
Завтра она поговорит с фрау Готтер о ее манере подбора прислуги.
Горничная сделала неуклюжий книксен. На овечьем лице застыло испуганное выражение.
Юнона медленно опустилась в кресло возле трюмо. Провела рукой по лицу, снимая иллюзию, взглянула в серебро радужки.
Неужели она могла вырасти такой же? Блеющей девкой, считающей за высшее счастье прислуживать богатой даме?
Несбывшееся глянуло из разлитого в серебре обсидиана сотней вероятностей — приди, возьми, выбери.
Джанис как-то сравнил ясновидца с человеком, который постоянно стоит на развилке. Видит сотни сотен расходящихся путей и вариантов, теряя себя настоящего в непрожитом прошлом и возможном грядущем.