Изоляция Застолья
Шрифт:
– Что, бояре, едем навещать главного Боярина? – бодро обратился Серега к коллегам по работе.
– А заодно и помянуть моего бывшего сменщика, покойного Скворца, – невесело, сказал Краснов.
– И заодно, – тоже посерьезнел Серега, – помянуть и мою бывшую, любовь Викторию Ким. Ты же ее помнишь, Фуфел?
– Как не помнить! Ровно за сутки до своей смерти в моей машине водкой грелась…
– Кстати, грелась вместе с Бояриным, – напомнил Серега.
– И с Паном Зюзей, – хмыкнул Фуфел. – Эх, знать бы…
– Между прочим, – чуть погодя, сказал
– Бугор, а броневик за тобой постоянно закрепили? – Серега решил перевести разговор на другую тему.
– Постоянно, – ответил за него Краснов. – Как и меня. Будем теперь по очереди Хорошевский маршрут катать.
– Нормально, – сказал Серега. Хотя, ничего нормального в этом не было. Бугор был последним водителем, с которым Сереге хотелось бы работать. Впрочем, он почти уже решил для себя, что, выйдя после закрытия больничного листа на работу, сразу попробует перевестись на другой маршрут, попросит Александра Петровича. Желательно – на утренний, обслуживающий сберегательные банки. В этой просьбе начальник инкассации отказать ему просто не сможет.
Александр Петрович Матвейчиков подъехал на Волге к воротам больницы имени Боткина одновременно с броневиком Бугра-Краснова. Привез начальника Джон Большой. Оказалось, что навестить Боярина приехало довольно много коллег: сумочник дядя Миша Хлепатурин, водители Джон Маленький, Чечен, Овец, инкассаторы Гаврилыч, Тороп, Радио, Негодяев, Пух, Слива, даже две кассирши, работавшие в банке – пожилая Лидия Нестеровна, среди других кассирш – самая вредная и придирчивая, и совсем молоденькая Танечка – с букетом цветов… Целая делегация собралась у входа в Боткинскую.
– Господа! – провозгласил Матвейчиков, – Я все выяснил. Сейчас дружною толпой выдвигаемся на территорию больницы в парк. Либо Боярина к нам спустят, либо сам спустится.
Толпа дружно двинулась по чистым тротуарам больницы, но Костиков задержался, отвечая на телефонный звонок.
– Шуба, ты со своими травмами и простудами совсем, что ли охоту забросил? – выпалил Максим.
– Ничего я не забросил, Макс, просто, сам понимаешь…
– Нет, ты мне твердо скажи, хочешь поехать на охоту или?
– Глупейший вопрос, Макс. Конечно хочу!
– Сегодня вечером готов?
– Сегодня… – замешкался Серега. Он хорошо себе представлял, чем закончится посещение больного. С другой стороны, сколько можно пить, лучше и в самом деле, не напиваться, а вернуться домой в нормальном состоянии, собрать охотничьи причиндалы и махнуть с Максом на вечерню зорьку. Наверняка, он уже что-то спланировал, «все схватил».
– Можно и сегодня. А какой расклад?
– Отличный расклад, Шуба! Заезжаем за тобой часиков в шесть и выдвигаемся, куда бы ты думал? В твой любимый Истринский район, на охотничью базу к нашему старому знакомому егерю Мих Михычу. Заселяемся, оформляем путевки, и – вечером на вальдшнепа, а утром – с подсадной. И так –
– Шикарно! Но как…
– У меня, как всегда, все схвачено, Шуба. Не переживай…
– А по деньгам?
– С тебя вообще ни копейки. Я – угощаю. Главное, будь в норме. Ага?
– Буду!
Петр Тереньев по прозвищу Боярин вышел из здания больницы самостоятельно, хотя и в сопровождении донельзя хмурой медсестры. Не вприпрыжку, конечно, и не быстрым шагом, но вполне уверенно приблизился к толпе сослуживцев, с рукой на перевязи и пластырем в области виска. Приблизился, не скрывая счастливой улыбки на заметно осунувшемся лице.
– Бояре!!! За что такая честь по мою грешную душу?
– Иди сюда, кровопроливец! – Матвейчиков соизволил обнять больного. – Господа, прошу обратить внимание! Вот это самый человечище уже второй раз на нашей очень опасной работе пролил кровушку, защищая собственной грудью государственные ценности!!!
– Да я-то, что? Я, как говорится, долг свой выполнял, – еще сильнее расплылся в улыбке Боярин.
Тут как тут оказалась ветеранша банковской службы Лидия Нестеровна, а с ней и Танечка, вручившая кровопроливцу букет роз, и чмокнувшая его в щечку. Лидия Нестеровна последовала ее примеру, при этом гораздо крепче прижав Боярина к своей выдающейся груди – под общий восторг остальной толпы. Тот аж зарделся.
– Шуба! – воскликнул Боярин, высвободившийся из объятий ветеранши и бросился в объятия Костикова. – Ты же мне каждую ночь снишься!
Оторвав Серегу от себя, Боярин буквально впился в него взглядом:
– Каждую ночь и по несколько раз! У меня вообще сложилось такое чувство, – Боярин посмотрел на окружившую их двоих толпу. – Что именно благодаря Шубе, видя его в своих снах, в которых мы вместе в каком-то непонятном месте водку пьем, я каким-то образом из комы вышел…
– О! Краснов!!! – разглядел он среди других водителя Хорошевского маршрута. – А помнишь ли ты, что бутылку водки мне проспорил?
– Так! – вмешалась строгая медсестра. – Никакой водки!!! Кто у вас здесь старший?
– Я, – с вашего позволения, – как пионер, поднял руку начальник инкассации.
– Только не надо общих избитых больничных фраз, – Матвейчиков в успокаивающем жесте показал ей открытую ладонь. – Моим инкассатором по инструкции пить водку запрещено. И они эту инструкцию очень строго соблюдают. Я прав, инкассаторы?
– Да, да, конечно! – отозвалась толпа. – Нам по службе не положено. Мы вообще эту гадость не пьем…
– Если больной выпьет хотя бы каплю…
– Больной – не выпьет! – словно гвоздь забил, уверил Матвейчиков. – А если выпьет – уволю!
– Тогда – ладно, – смилостивилась медсестра. – Но, на вашу ответственность.
– Самой-собой.
От Сереги Костикова, все еще остававшегося в объятиях Боярина, не ускользнула манипуляция Матвейчикова, что-то сунувшего в руку медсестре. Денежка, конечно же, перекочевала. Вот и хорошо, что перекочевала. А Петрович – человек – этого не отнять.