Изоляция Застолья

Константинов Евгений Михайлович

Клюев сноровисто разложил на столе газеты, на которых, оказались извлеченные из портфеля три копченых леща, поблескивающих чешуей, и с десяток крупных, икряных воблин. При виде которых Серега, расставлявший на столе пивные кружки, чуть слюной не подавился.

– У нас, скульптор Шуба, сегодня есть повод пивной путч устроить, – сообщил Заводнов, глядя, как капитан отрывает голову лещу.

– Это хорошо, – вполне искренне сказал Серега, принимаясь за воблу. – А то я вчера так назюзюкался…

– Ха-х! – Заводнов взял

на себя труд открыть банку пива и перелить пенящийся напиток в кружку. Чистку рыбы подполковник, похоже, полностью доверил товарищам ниже его по званию. – Слышь, Юрий Борисович! Скульптор Шуба назюзюкался. Пан Зюзя тоже постоянно назюзюкивался, а, Шуба?

– Любил он это дело, – Серега нахмурился и открыл банку «Балтики экспортной».

Глядя на него, Клюев отложил леща, вытер пальцы газетой и тоже взялся за пиво. Подполковник, капитан и сержант запаса сдвинули кружки с ползущей через край пеной. Выпили и набросились на такую аппетитную рыбу. Вкусно! А на душе как-то горько…

– Да-а-а… Кто из нас это дело не любит! – изрек подполковник, смакуя спинку леща.

– Я больше всего икру люблю, – сказал Клюев.

– А я – ребра, – Серега открыл еще одну банку, но переливать пиво в кружку не стал, выпил так. – Только я, товарищи милиционеры, сейчас очень сильно об одном жалею…

– Ты это о чем? – нарушил Клюев повисшую паузу.

– О Пане Зюзе я. О покойном заместителе начальника инкассации Вячеславе Васильевиче Лисавине, – Серега скрипнул зубами. – О несправедливости нашей жизни я…

– Может, все-таки уточнишь?

– Могу и уточнить. Этот говнюк Лисавин взял, да и по своей прихоти пристрелил насмерть двух ни в чем не повинных человек! Которым, кстати, завтра девять дней будет, и инкассаторы собираются их поминать. И еще двух человек – покалечил, хотя тоже мог убить, хорошо, рука дрогнула. А сам, Вячеслав Васильевич, Пан Зюзя гребаный, видите ли, трагически погиб! Типа, ужас-то, какой, человек живьем сгорел!

– Ну-у-у… так оно и есть, – сказал Заводнов с не донесенной до рта кружкой. – Бог его покарал и поделом…

– Его, Владимир Иванович, не бог покарал, а подельник, – возразил Костиков. – А должен был карать не подельник и не бог, а люди. И карать на порядок жестче.

– Куда ж еще жестче? – обмакнул в пиво седые усы Владимир Иванович.

– Туда! – неожиданно для гостей выкрикнул Костиков. – Кто, в первую очередь, виноват, что Лисавин, Пан Зюзя гнидой вырос? В первую очередь – родители. Они его таким холили-лелеяли-выпестовали. Таким, что ни семьи, ни детей, в свои годы не заимел, зато возмечтал обогатиться за счет жизни других людей. При этом сына Сереги Скворцова сиротой оставил! Пана Зюзю надо было не по-быстрому в бане живьем сжигать, а уничтожать долгой и мучительной смертью. Но прежде – не менее долгой и мучительной смертью надо было на его глазах уничтожить его же родителей.

И чтобы все это показывалось

по центральному телевидению, с подробными комментариями. При этом процесс казни надо бы освещать во всех деталях. Чтобы гнида видела, как его батюшку с матушкой, к примеру, раскатывает асфальтоукладчик – начиная с ног. Только, чтобы асфальтоукладчик ехал медленно-медленно, чтобы раскатываемые родители перед тем, как подохнуть, успели осознать, какого ублюдка они вырастили, чтобы успели и его проклясть, и себя самих. И, чтобы народ, который все это наблюдает, кое о чем задумался и прикинул – позволять ли дитяткам кошек за хвост дергать или все-таки лучше научить их своими руками кормушки для птичек мастерить…

– Ты чего разошелся-то, Шуба? – округлил глаза Клюев.

– Да – то! Какой смысл вам, ментам, объяснять? Ты лучше меня все прекрасно понимаешь и даже знаешь. Так что, молчал бы лучше в своих погонах!

– Скульптор Шуба, ты обидеть, что ли норовишь? – изумился Заводнов.

– Чего завелся-то, Серега? Вроде бы, трезвый?

– Трезвый, блин! – Костиков внезапно вскочил, убежал на кухню и вернулся с бутылкой водки, которая, судя по «запотеванию», хранилась в морозилке.

– Я не знаю, какой там у вас повод…

– Погодь, скульптор Шуба, погодь, – не дал продолжить подполковник и обратился к младшему по званию сослуживцу, – Юрий Борисович!

– Есть, товарищ подполковник! – Клюев метнулся в коридор к портфелю. Вернулся с пузатой бутылкой коньяка. Судя по всему, совсем не дешевой.

– В таком случае, Борисыч, сходи уж и за лимоном, – по-хозяйски сказал Серега. – А я пока рюмки достану.

– Да-а-а, – вздохнул подполковник Заводнов, – никакой субординации…

– Вот-вот, субординация хренова, – скривился Серега. – Такая, блин, эта важная штука, ваша субординация!

– Отставить! – рявкнул подполковник. Даже на стуле подпрыгнул. – Скульптор Шуба, Сергей Михайлович, с цепи, что ли сорвался?!

– С цепи? Вы сначала набросьте на меня эту цепь… Хотя… небось уже набросили, а, товарищ подполковник? Вместе с товарищем Гидасповым набросили?

– Э! Э!!! Шуба, ты, чего, в самом деле, взбеленился-то? – вернувшийся из кухни Клюев, поставил на стол блюдечко с нарезанными дольками лимона. – Мы к тебе – по-человечески, а ты нас за наши погоны готов чуть ли не с дерьмом смешать…

– Извините, мужики! – схватился за голову Серега. – Лично вас вообще ни в коем разе обидеть не хотел. Просто на душе чего-то муторно.

– Надо выпить, – авторитетно сказал Заводнов. – Тем более, у нас повод есть. Юрий Борисович…

Клюев немедленно распечатал коньяк и наполнил рюмки.

– А повод отметить очень даже важный, – Заводнов поднял рюмку. – По проверенным источникам – за успешное и своевременное раскрытие известного присутствующим преступления, меня представили к очередному званию.