К нам осень не придёт
Шрифт:
— Ну здравствуй, Злата! — он шагнул вперёд, обнял женщину и прижал к себе.
— Здравствуй, Всеслав.
Она закрыла глаза, положила руки ему на плечи, прислонилась лбом к широкой, сильной груди. Пожалуй, только так ей было спокойно, только так она могла глубоко и ровно дышать, не думая ни о чём. Но она знала — это ненадолго. Увы.
Всеслав слегка отстранил Злату от себя, внимательно вглядываясь ей в глаза.
— Ну что: ты видела свою дочь? Признала она тебя?
Ах, напрасно он заговорил об этом прямо сейчас. Ей так хотелось продлить подольше блаженное ощущение покоя, не возвращаться к
Но, наверное, сегодня у него мало времени — а не спросить он не мог.
— Видела. Она теперь признала меня совсем. Она… Она — это что-то невероятное, Всеслав! Сегодня она нарисовала меня на холсте, а потом воплотила, по-настоящему! Ведь иначе-то пока невозможно! Но как она смогла?! И, наверное, в следующий раз…
— Подожди. Не торопись с этим. Злата, ты же знаешь, твоё появление рядом с ней может быть опасным в первую очередь для тебя — а может быть и для неё. И мы ведь пока не уверены, какой она получилась.
Злата высвободилась из его объятий.
— Я и так сделала всё, чтобы оградить её от того, что произошло со мною. Сёстры говорили, мы были из проклятого рода: все девочки нашего клана, кроме одной, умирали некрещёными, а потом — приходила Она и забирала…
Всеслав мягко прижал ладонь к её губам.
— Тише! Я слышал эту историю много раз, Злата, но… Ты ведь давно уже не одна из них!
— Но кто бы мог поклясться, что с моей дочерью не случилось бы тоже самое? Всеслав! Ты думаешь, мне было легко двадцать лет назад бросить новорождённое дитя, когда оно оказалось девочкой? Если бы проклятье воплотилось в ней, я не смогла бы ничего сделать, не смогла бы даже умереть за неё! Я — нечисть, мавка, проклятая собственной праматерью!
— Злата, дорогая моя! — взволнованно сказал Всеслав и снова прижал её к себе. — Ты давно уже не живёшь мавкою, ты не причиняешь никому ничего худого! Ты ушла тогда от сестёр; а если и был грех…
— Грех был, — шёпотом сказала женщина. — Я не забыла о нём, и не забуду.
— Отмолить можно…
— Знаю. Но с дочерью я рядом во плоти появляться боюсь. Вдруг она тоже…
Всеслав промолчал. Они не знали хорошо, какая, собственно, опасность может грозить дочери Златы, если рядом с той появится родная мать — но Злата непоколебимо верила, что делать этого нельзя. Переубедить её было пока невозможно.
— Ты там, дома, только с дочерью повидалась? — хмуро спросил он.
— Нет, но что теперь делать… Всеслав, да ты уж не ревновать ли к мужу собираешься? Будет, перестань. Столько лет прошло.
— Знаешь ведь, что он тебя до сих пор любит. — Всеслав произнёс это не со злостью, а со спокойной горечью. — Это же одна из твоих чар: кто тебя увидит, больше не забудет, не заменит никем, никогда. Верно, и дочери твой дар передался? Никто перед вашей красотой не устоит.
Злата вздохнула. Она ни о чём не жалела, но знала: Всеславу было до сих пор больно даже вспоминать.
— Ты подумай, будь она твоей, как бы она человеком-то стала? Дочь мавки и оборотня! Жило бы наше дитя в болоте, гонимое всеми, ненавидимое…
— Может быть, ей бы и тут было хорошо.
— Мне
— Смелая ты у меня, гордая… — с горькой нежностью произнёс Всеслав, прикасаясь губами к её чёрным, как вороново крыло, волосам. — Похожа на тебя дочь? Так же красива?
— Очень, очень похожа, будто отражение в зеркале! И она ещё лучше, чем я, только силы своей пока не знает. Послушай, Всеслав, — Злата подняла глаза и ласково коснулась пальцами его щеки. — Обещай мне.
— Всё, что скажешь!
— Так вот: ты хоть и оборотень, и существование твоё уж много веков длится, но ты всё-таки и в людском миру принят, у тебя и поместье, и состояние, и друзья… Никто из ныне живущих о твоей тайной жизни не подозревает — так если со мной случится что-нибудь…
— Злата! — молодой человек протестующе поднял руку.
— Нет, не перечь! Кроме тебя, мне некого просить. Позаботься о моей дочери, присмотри за ней! Ты в открытую сможешь за неё вступиться, если нужно будет.
Всеслав был удивлён.
— Злата, милая, у неё же сестра, отец, мать, то есть мачеха — да и сама девица, чай давно не дитё малое. Разве её там обижают? От кого же её защищать?
Но Злате было тяжело объяснить постоянную тревогу за оставленную много лет назад дочь. Они, по сути, были чужими друг другу; неизвестно, встретятся ли они когда-нибудь спокойно, лицом к лицу, будучи в человеческом воплощении? Правда, у дочери другого и не было, но кто знает?..
Да и в любом случае, хоть даже она захочет, никто её в семью, оставленную много лет назад, не позовёт и не примет. Злата надеялась лишь, что дочь когда-нибудь её простит. Может быть.
И Всеслав пообещал — просто, чтобы успокоить ту, которую любил и принимал безоговорочно уже столь долгое время, со всеми её страхами, сомнениями, изменами, преступлениями невольными — и горячим раскаянием, желанием искупить грехи.
***
А немного позже Всеслав на руках внёс уснувшую в его объятиях Злату в их тайное укрытие — домик, собственноручно выстроенный им здесь, неподалёку от речки Лустовки. Здесь для них было безопасно. Места болотистые, вокруг — топь: человеку не подойти, а зверей они не боялись.
***
Анна с малых лет жила в постоянном страхе, о котором никто на свете не догадывался: она инстинктивно старалась скрывать свои чувства. На первый взгляд, ей выпала завидная судьба: богатая невеста, любимое, избалованное дитя, красавица — покорительница сердец, королева балов… У неё не было врагов, она всегда как-то ухитрялась привлекать к себе всех вокруг. К ней тянулись и дети, и старики, и пожилые матроны; даже молодые девицы-соперницы любили её и прощали красоту и успех.
Ну а кавалеры просто теряли от неё голову. Анна получала предложения руки и сердца с завидной регулярностью, но, так как она пока что сохраняла полную безмятежность и равнодушие к своим обожателям, отец не настаивал с выбором мужа. Скорее наоборот, папенька пренебрежительно смотрел на большинство молодых людей, волочившихся за его старшей дочерью, и обзывал их повесами, пустыми болтунами и мыльными пузырями.