К нам осень не придёт

Шелкова Ксения

И зачем только она завела разговор о детях! Известно же, что для молодых людей нет темы скучнее! Хотя — Вацлав Брониславович сейчас не казался ей таким уж молодым — вот вчера она подумала, что князь, верно, ровесник Левашёву, а сегодня при дневном свете поклялась бы, что он старше…

— Анна Алексеевна, — разомкнул губы князь Полоцкий, — благодарю за гостеприимство, было очень приятно познакомиться с вашим семейством…

— Не хотите ли ещё чаю? — чуть не плача, пролепетала она. — Или, может быть, кларету?..

— Барышня,

сегодня ужасно сыро — я сказала Луше сварить глинтвейн из красненького, как господин граф любит. Вот уже почти готово, — подсказала Люба, подошедшая с подносом.

— Ах, в самом деле, спасибо, Любаша, милая! — оживился доктор. — Это, голубушка, отличная идея в такой промозглый день.

Но Полоцкий продолжал стоять; Анна подошла к нему.

— Вы не желаете выпить немного глинтвейну вместе с доктором? Наша Лукерья прекрасно научилась его готовить.

Князь покачал головой.

— Спасибо. Но я был бы ужасно признателен, если бы мне позволили взглянуть на ваши картины, Анна Алексеевна. Признаюсь, доктор — не единственный, кто рассказывал о вашем таланте.

Её буквально бросило в жар — от смущения и счастья одновременно. Анна никогда не считала себя настоящей художницей, не стремилась показывать людям свои творения и не мечтала, что когда-нибудь весь мир узнает её имя. Однако если кто-то всё же смотрел её картины и восхищался — для неё это было каким-то неизъяснимым блаженством, особенно отличным от набивших оскомину комплиментов на балах.

— Ах, Боже мой! Ведь детей давно пора кормить! — всполошилась вдруг Елена. — Анет, ты не беспокойся, занимай гостей, мы с маменькой сами управимся.

— Да-да… Спасибо, Элен, — пробормотала Анна, вновь заметив внимательный взгляд князя Полоцкого, устремлённый на детей и сестру.

Неужели он что-то заподозрил?

Мачеха и Елена удалились вместе с детьми; Анна же пригласила доктора Рихтера и князя Полоцкого пройти с ней в её маленький салон наверху — там находилось большинство ей работ.

Но в эту минуту принесли обещанный глинтвейн, и доктор, большой до него охотник, добродушно отклонил приглашение — так что Анна и Вацлав Брониславович впервые после вчерашнего разговора на балконе очутились наедине.

* * *

Салон у Анна Левашёвой больше напоминал маленькую картинную галерею: небольшая, но светлая комната продолговатой формы, в два окна. Там почти не было мебели, кроме небольшого изящного столика и пары венских стульев. Некоторые картины Анна развесила так, что их можно было видеть, едва войдя — это были обычные натюрморты, пейзажи, городские виды. Всеслав отметил, что выполнены они с недюжинным мастерством, хотя и несколько тривиально. Было видно, что художница старательно подражала манерам известных мастеров.

Он вежливо рассматривал картины, отпускал комплименты и одновременно лихорадочно вспоминал рассказ Златы про то, как она стремилась к дочери; и та словно сердцем это почувствовала. Изобразила на

полотне ту самую их встречу, когда он, Всеслав, вступился за Злату перед односельчанами. «Она слышит, чувствует меня, будто наяву, — говорила Злата. — Я тогда на миг точно в прошлое вернулась, прожила всё до мгновения, а когда очнулась — я была там, рядом с ней, моей Анной! Пусть я не могла остаться и показаться ей в настоящем виде — но всё же мы виделись, виделись!»

Если только Злате не померещилась эта встреча, то картины графини Левашёвой должны быть совсем не такими, как то, что ему сейчас показали.

— Вы разочарованы? — спросила вдруг Анна.

Оказывается, она давно уже наблюдала за ним, взволнованно кусая губы.

— Нет, что вы! — поспешно уверил её Всеслав. — Поверьте, графиня, вы великолепно овладели своим искусством. У вас были хорошие учителя.

— Понятно, — дрожащим голосом произнесла Анна. — Вы отчего-то ожидали увидеть совсем не то. Но я вовсе не гений и не какая-нибудь волшебница; если вам сказали так, то это неправда.

Она отвернулась и стала смотреть в окно; погода всё более ухудшалась: казалось, вот-вот разразится настоящая буря. Всеслав тоже приблизился и разглядел тёмно-серые, почти чёрные тучи, которые сильный ветер собирался разорвать в клочья.

— Вам нравится такая погода?

— Нравится! — с вызовом ответила Анна. — И если бы мне не приходилось соблюдать приличия и не вызывать беспокойства у домашних, я бы всегда ходила гулять во время дождя и ветра…

Она слегка покраснела и содрогнулась, словно замёрзла — но продолжала сердито глядеть на него яркими, миндалевидными глазами.

Да нет же, не могла Злата так ошибаться! Если бы Анне ничего от её не передалось, она заметила бы это первая!

— Анна Алексеевна, отчего на ваших картинах и набросках никогда не присутствуют люди? — поинтересовался Всеслав. — Они вам неинтересны?

Она порывисто вскочила с места — ах, как же эта торопливая грациозность напомнила ему любимую! — и распахнула дверь в соседнюю комнату.

— Не ведаю, почему вы задаёте такие вопросы, но мне надоело увиливать и всё время чего-то опасаться! Полагаю, не будет ничего особенного, если вы на минуту заглянете ко мне в будуар; правда, обычно я не пускаю сюда гостей. Вы правы, иногда я рисую людей — но никто, кроме Любы, этого не знает. А ещё она говорила…

Тут Анна запнулась и поманила Всеслава за собой. Он переступил порог комнаты: словно попал в какую-то восточную сказку вперемешку с современностью: рядом со стульями разбросаны вышитые шёлком подушки и ковры, стены задрапированы роскошными тканями…

Всеслав перевёл взгляд направо, где над широким кувшином, полным осенних астр, висела какая-то картина. Вгляделся — и будто раскалённая стрела прошила ему сердце насквозь, так что он с трудом подавил вскрик…

— Что с вами? — обеспокоенно спросила Анна. — Вам нехорошо?