К нам осень не придёт
Шрифт:
И вот теперь, разглядывая стоящую перед ним Софью Нарышкину, которая смотрела на него широко открытыми, блестящими глазами, Левашёв вдруг представил: что, если бы он не был женат на Анне, если бы он оставался холост — а в остальном всё происходило бы с точностью, как сегодня? Они с Софьей Дмитриевной встретились бы здесь: он, не связанный узами брака с ненавистной ему Анной, и она — юная, пылкая, прелестная до дрожи… Если бы можно было привлечь её внимание! Если бы она влюбилась в него! О, тогда не только карьера была бы обеспечена — он был бы сродни самому
«Какая насмешка судьбы! — думал Левашёв. — И чёрт меня дёрнул связаться с этими… купчихами!»
— Мне кажется, нам стоит вернуться, — произнесла Софья Дмитриевна, поглядывая на Левашёва с удивлением. — В конце концов, я уже отдохнула от внимания моего жениха. Да и вам надо идти к супруге.
Владимир разом заставил себя очнуться. Что это с ним? Какой смысл мечтать о браке с этой знатной девицей, когда он женат, да и притом ничего особенного из себя не представляет в глазах её маменьки? И вообще, с чего это он решил, что Софья Нарышкина могла бы в него влюбиться?
Он покорно склонил голову и распахнул перед ней дверь.
— Что же, идёмте. Даже опасаясь вызвать ваш гнев, Софья Дмитриевна, рискну сознаться: ваша красота так ошеломила меня, что, стоя рядом с вами, я забыл обо всём на свете. И о супруге в том числе.
Он был уверен, что она ответит в шутливом тоне, однако ошибся. Софья Нарышкина покраснела до корней волос и изумлённо подняла глаза.
— Как же так? Но ведь это очень нехорошо с вашей стороны! Анна Алексеевна…
— Знаю. Виноват! Но это так, Софья Дмитриевна, и я ничего не могу с собой поделать, так же как не могу быть нечестным с вами. А сейчас вы правы: надо идти.
Она шла рядом с ним, тихая и задумчивая; время от времени она поднимала голову и озадаченно поглядывала на него огромными голубыми глазами.
* * *
Князь Полоцкий подозвал одного из слуг и велел показать, где можно отдохнуть графине Левашёвой, которая скверно себя почувствовала… Расторопный малый поклонился и тотчас поманил их за собою в одну угловых комнаток, где стояло несколько обитых атласом диванов и мягких кресел. Князь поручил лакею принести воды и разыскать доктора Рихтера — слуга поспешно удалился.
За стеной играли полонез. Анна откинулась на подушки дивана и из-под ресниц поглядывала на Вацлава Брониславовича, стоявшего вполоборота к ней. Он пока не сказал ни слова насчёт её странной фразы про детей, и она не переставала гадать про себя, когда же они вернутся к этому разговору. Ей ужасно хотелось хоть как-то обелить себя в его глазах, дабы он не подумал про неё что-нибудь дурное… Она плотно сомкнула веки, зная, что краска стыда продолжает заливать её щёки. Хоть бы доктор Рихтер скорее пришёл — он старый друг папеньки, от него точно не стоит ждать никаких каверз.
Появился лакей со бокалом воды на подносе; князь опустился на одно колено и осторожно поднёс бокал к её губам. Анна сделала глоток, тихо произнесла: «Благодарю» и только тут осмелилась взглянуть ему в глаза. Отчего же ей так важно, чтобы
Но на лице князя читались лишь внимание и вежливое участие — никаких скрытых насмешек или подозрительности. Может быть, и в самом деле он не усмотрел в её словах ничего странного? Да нет же, какая ерунда! Просто… Да просто ему, в сущности, нет до неё никакого дела — и совершенно неважно, что там она сказала!
Уяснив это, Анна вновь едва не разрыдалась с досады; и тут наконец-то вошёл доктор Рихтер.
* * *
Когда Левашёв познакомился с маменькой Софьи Нарышкиной, он не мог не отметить властную, гордую красоту бывшей фаворитки императора. Правда, сейчас Мария Антоновна Нарышкина смотрела не слишком весело, и казалась скорее утомлённой от этого приёма, чем довольной им. Увидев Софью, она быстро подошла к ней и с тревогой сказала её несколько слов — в ответ Софья Дмитриевна покачала головой и, как ни в чём не бывало, представила матери графа Левашёва.
— Софья Дмитриевна, простите мою дерзость, но я всё-таки спрошу: будет ли мне позволено пригласить вас на мазурку, ибо полонез мы уже пропустили? — спросил Владимир.
Ответом ему была озорная улыбка Нарышкиной-младшей. Её мать вздохнула, отвернулась и поискала глазами кого-то в толпе, но, по-видимому, не нашла. Она развела руками.
— Ну что же, граф, надо вам сказать: если моя дочь сама желает танцевать с вами, запрещать ей бесполезно. Хотя, Софи, ты прекрасно знаешь…
Договорить ей не удалось: Софья Дмитриевна легко, точно пташка, подлетела к матери, обняла её и что-то прошептала на ухо. Мария Антоновна снова всмотрелась в лицо дочери с непонятной тревогой.
— Ну что же, иди, только прошу тебя, не переутомляйся. Тебе это страшно вредно.
Но не успел просиявший Владимир предложить руку Софье Дмитриевне, как появился доктор Рихтер — старый друг папаши Калитина и его давний семейный врач.
— Прошу извинить, сударыня, — огорчённо сказал Софье, — но только Владимиру Андреевичу, боюсь, придётся вас оставить.
— Что такое, господин Рихтер? — резко спросил Левашёв.
— У вашей супруги внезапно сделался приступ лихорадки, её надо отвезти домой. Вы же помните: Анна Алексеевна весьма хрупкого здоровья и перед самой свадьбой она серьёзно занедужила…
Чёрт! Как некстати, будто Анна нарочно решила сделать ему гадость! С чего это вдруг ей вздумалось захворать прямо на балу? Левашёв сжал кулаки, стараясь лишь, чтобы его лицо не перекосилось от бешенства: мать и дочь Нарышкина смотрели на него во все глаза.
— Ах, бедняжка Анет, — мягко проговорил Владимир. — Я, разумеется, тотчас велю, чтобы нас доставили домой! Однако, доктор, очень ли это опасно?
— Не могу теперь точно сказать, друг мой, — круглое, добродушное лицо доктора Рихтера выражало озабоченность. — Я лишь опасаюсь повторения тех приступов, которые были у неё позапрошлой весной и летом. Весь этот год она чувствовала себя хорошо, но недуг может и вернуться.