К нам осень не придёт

Шелкова Ксения

— Так, пустяки… Старая рана, полученная в юности, иногда напоминает о себе… Просто это было неожиданно. Скажите, Анна Алексеевна, этот портрет, он…

— Это портрет моей матушки, — твёрдо ответила Анна. — Мы ведь с ней очень похожи, не правда ли?

— Очень — с трудом повторил Всеслав. — Очень похожи…

* * *

Реакция Вацлава Брониславовича на портрет Алтын Азаматовны оказалась более чем странной. Анна сперва ошарашенно разглядывала князя, который, казалось, забыл, для чего вообще появился в её будуаре, и

не мог оторвать взгляда от юной красавицы на картине.

И тогда Анне отчего-то сделалось тоскливо и горько. Папенька утверждал, что они с Алтын — одно лицо; а вот князь Полоцкий как увидел пропавшую княжну, так и дар речи потерял… А на неё, Анну, он ни разу так не смотрел, да и не только он, а никто на свете!

Да полно, глупо же получается: неужто она приревновала князя к портрету родной матери, пропавшей более двадцати лет назад? «Я просто невыносимая, скверная эгоистка!» Анна быстро утёрла злые слёзы. Ну почему в её жизни всё так нескладно?!

— Наверное, нам стоит вернуться в гостиную, — дрожащим голосом предложила она. — Доктор скучает в одиночестве, а мои работы вам… — она хотела сказать «безразличны», но удержалась и выдавила: — Мои работы вам, как видно, не слишком понравились.

Вацлав Брониславович быстро повернулся к ней.

— Простите, Анна Алексеевна! Ради Бога, не сердитесь, я никоим образом не желал вас расстроить! Прекрасно понимаю, что вам больно вспоминать о ней… О вашей матушке.

— Я почти ничего о ней не знаю.

Полоцкий вновь перевёл взгляд с Анны на портрет Алтын.

— Маменька здесь, должно быть, моложе, чем я сейчас. Отец говорил, что когда писали этот портрет, она уже носила под сердцем ребёнка… То есть меня. И тогда ей, скорее всего, было лет девятнадцать, не более…

Анна запнулась. Ну вот, опять она по-дурацки проговорилась. Сейчас Вацлав Брониславович спросит, неужели неизвестно, сколько на самом деле лет было Алтын, когда писался этот портрет? А рассказывать гостю историю знакомства отца с матерью Анна не считала себя вправе: ведь папенька никому на свете, кроме неё, не раскрывал этой тайны.

Однако Полоцкий ничего не спросил, будто и не заметил никакой странности. Он всё смотрел на портрет; его и без того бледное лицо, казалось, побледнело ещё больше, до синевы, а ярко-голубые глаза превратились в тёмно-серые.

— Вацлав Брониславович… — робко позвала Анна.

Полоцкий глубоко вздохнул.

— Ещё раз прошу прощения! Ваша матушка и вправду редкостная красавица; этот портрет, пожалуй, обладает какой-то необъяснимой магической силой. Вам никогда так не казалось?

Теперь он пристально всматривался уже, слава Богу, не в портрет, а в лицо самой Анны — да так, точно ему было страшно важно услышать её ответ.

— Да, такое бывало. Иногда она точно говорила со мной… Предостерегала. А когда произошла моя помолвка с графом Левашёвым, мне показалось даже, что она не хотела этого…

В тот день у неё были слёзы на глазах… Впрочем, я плохо помню, я тогда сильно захворала — вот, может быть, спросить у Элен, она видела…

Анна снова испуганно замолчала. Да что же у неё всё время готовы слететь с языка те вещи, о которых не следовало говорить с малознакомым человеком! При этом ей отчего-то до дрожи хотелось довериться князю, как бы это ни было рискованно.

— Потом, — продолжала Анна, — я взяла портрет с собой, я была не в силах с ним расстаться. Некоторое время я ничего настоящего не писала… Не могла. А в какой-то из дней, когда мы вернулись из Бадена, я снова увидела её здесь. И будто кто-то стал посылать мне видения, или сны из прошлого, которые я воплощала.

Князь Полоцкий слушал, затаив дыхание.

— Продолжайте, — попросил он.

Анна подошла к небольшой нише рядом с окном и отодвинула тёмно-синий бархатный занавес. За ним, отгороженные от остальной комнаты, находились несколько полотен, написанных ею в последнее время:

— Вот.

Глава 12

Во время утреннего визита к Нессельроде Владимир выяснил, что графиня похлопотала за него перед своим знаменитым супругом. Карл Васильевич Нессельроде обыкновенно доверял жене и прислушивался к её советам — словом, Владимир Левашёв был самолично рекомендован ему графиней. Нессельроде побеседовал с Владимиром наедине и остался доволен: таким образом, Левашёв получил возможность устроиться на службу в Министерство иностранных дел.

Это показалось Владимиру прекрасным предзнаменованием. Итак, у него снова получилось! Он смог вызвать сочувствие у графини Нессельроде и заручиться её поддержкой!

Что касалось его второго прожекта, то тут надобно было действовать ещё тоньше. Владимир только перед уходом отважился задать вопрос про Софью Дмитриевну Нарышкину — и то потому, что графиня сама о ней заговорила.

— А вы познакомились с молодой Нарышкиной, граф? Мы все увидели её в первый раз прошлым вечером. Это прелестное дитя, а уж какой красавицей была её матушка в молодые годы!

— Я имел честь познакомиться с ними, ваше сиятельство; увы, наш разговор продлился всего лишь несколько минут — по известной вам причине. Мне пришлось оставить их и отвести Анет домой, — смиренно ответил Левашёв.

— И только-то? — графиня Нессельроде проницательно всмотрелась в его лицо. — А мне показалось, Софи Нарышкина весьма заинтересовалась вами! Она, граф, о вас расспрашивала. Хотела знать, чем вы занимаетесь, как часто бываете в свете…

Владимир развёл руками, демонстрируя полнейшую неосведомлённость — но внутри у него всё трепетало в радостном возбуждении. Значит, Софью Нарышкину ему тоже удалось впечатлить! Итак, теперь нужно действовать, действовать — но только не торопиться.