К нам осень не придёт

Шелкова Ксения

— Я подумаю, — тихо ответил Полоцкий. — Я не имею права бросать тень на вашу репутацию.

Анне хотелось воскликнуть: «Да мне нет дела до репутации!», но она сдержалась, понимая, что князь, пожалуй, будет этим весьма фраппирован.

— Вы правы. Но я наверняка не усну ещё много ночей, пока не пойму, что же вы хотели увидеть в моих картинах… И отчего портрет моей матушки так поразил вас.

При этих словах Вацлав Брониславович снова поднял глаза на портрет Алтын; взор его слегка затуманился.

— Дело в том, что я знал её, Анна Алексеевна. Ещё до того, как она познакомилась с вашим батюшкой.

Анна на миг отвернулась и прижала ладони к полыхающим щекам.

— Значит… —

прошептала она. — Значит, вы могли бы рассказать…

— Постойте! Это займёт не одну минуту! Да, я расскажу вам о ней, и, предупреждаю, поверить в это будет довольно сложно, — Вацлав улыбнулся, с беспокойством вглядываясь ей в глаза. — Поэтому я и пытался познакомиться с вами: ваша матушка просила меня об этом.

— Так вы… Вы были её возлюбленным? И вас не убили тогда, в лесу? Отец рассказывал, что когда нашёл её, то у неё на рубахе была кровь; он ничего не знал, но я решила, что на вас напали… Её спутника убили, а она сумела убежать — тогда папаша спас её, в той чаще. Это было майской ночью, он возвращался с мельницы. Но, значит, вы выжили?

Полоцкий покачал головой, в его взгляде мелькнуло удивление.

— Я ничего не знаю о той ночи. Если с вашей маменькой кто и был, то это не я.

— И вы не были её женихом? — прямо спросила Анна.

— Не был, — он слегка улыбнулся. — Но, смею надеяться, я всё же неплохо знал её.

Сердце у неё упало. Значит, князь Полоцкий, как и её отец, до безумия влюблён в Алтын Азаматовну! Анна не думала сейчас, как дурно с её стороны ревновать к пропавшей матери, которой, возможно, и в живых нет — она лишь чувствовала, что отчаянно несчастна. И когда Полоцкий удалился, пообещав сделать всё, чтобы они вскоре увиделись, настоящей радости она не испытала.

Она проводила Вацлава Брониславовича и доктора до передней; уже когда Полоцкому подавали плащ и князь протянул за ним руку, стоя к ней в профиль — какое-то неясное воспоминание мелькнуло в её мозгу… В передней было достаточно темно, свет исходил только от шандала с пятью свечами. Этот решительный профиль, длинные тёмные волосы, тени на бледной коже, вскинутая рука…

Анна бросилась наверх, к своим картинам — тем, что были спрятаны в нише и не показывались никому. Это должно быть где-то здесь… Она не вспоминала про тот случай уже давно, ведь с тех пор произошло столько событий: смерть отца, свадьба, рождение близнецов… И когда увидела впервые князя Полоцкого и услышала его голос, ей, разумеется и в голову не пришло…

Вот! Вот оно! Ну, господин Полоцкий, что вы на это скажете?

Перед ней была её старая картина, написанная сразу после помолвки с Владимиром. Теперь ей было непросто восстановить в памяти те события, но Анна припомнила, что, кажется, к ней прилетал ворон, а потом — потом была та странная болезнь, галлюцинации, борьба с кошмарными видениями, и наконец — картина, где поселяне гнали чернокудрую девушку и собирались побить её камнями. Только лишь один человек вступился за неё…

Анна отступила на шаг назад, придирчиво вглядываясь в фигуру князя на картине. Разумеется, это он — только одет в простую крестьянскую рубаху, телогрейку, на ногах — онучи и лапти. За все сокровища мира она не смогла бы ответить, почему изобразила Вацлава Брониславовича в таком облачении — и как у неё вообще получилось написать именно его.

Она перевела взгляд на портрет матери. Казалось, Алтын неотступно следила за ней и ласково улыбалась при этом. Анна смотрела на неё долго-долго, так, что ей почти начала слышать голос Алтын; к ней даже пришла уверенность, что, если бы она где-то наяву услышала этот голос, то

непременно бы его узнала.

И мало-помалу перед её внутренним взором вспыхнули новые образы; Анна прикрыла глаза, чтобы лучше запомнить то, что запечатлело воображение — это было так ярко; её рука только успевала воплощать увиденное на холсте.

Крестьянская изба, просторная, чисто выметенная, с дубовыми лавками, добротным и крепким столом… В окно льётся свет луны, на полатях спят дети, за занавеской, вероятно — родители. Одна из дочерей — высокая тоненькая девушка-подросток с пышными чёрными кудрями только что встала с постели: ей не спится. Она стоит перед зеркалом, разглядывая себя; лица её не видно, но по напряжённой позе, по тому, как она всматривается в своё отражение ясно, что она чего-то боится. Льняная рубашка почти соскользнула с её плеча; девушка протянула руку, чтобы поскорей поправить лёгкое одеяние. Девушка с чёрными кудрями не видит, что одна из её сестёр не спит, а прищурившись, украдкой наблюдает. Она тоже юная, зеленоглазая, с ярко-рыжими волосами. Анна уже знает её, знает, что она — соперница той, что у зеркала. Она ненавидит её и следит за каждым её шагом… И если ей представится возможность отомстить, убрать ту с дороги — ради этого она пойдёт на всё.

* * *

Стоял один из тех прозрачных до хрустальности ясных осенних дней, когда после предутренних морозов на пожухлой траве выступала пушистая изморозь, а лошадиные копыта цокали по мёрзлой земле звонко и радостно. Солнце всё ещё светило ярко, но уже не грело, листья облетели, а убранные поля будто источали осязаемый, тяжеловесный покой. В такие дни казалось, что и будущая зима будет ясной, морозной и солнечной, весна — весёлой, а лето роскошным и щедрым на всевозможные дары.

Усадьба господ Завадских, куда чету Левашёвых пригласили на псовую охоту, оказалась большой: с господским домом, многочисленными сараями и службами, ухоженным садом. За оградой сада находились луга, лес, принадлежащий хозяевам поместья, отъезжие поля и речка. Эти места славились своей охотой, и Завадский-старший весьма гордился такими роскошными угодьями.

Анна, одетая в нарядную светло-синюю амазонку, впервые воочию наблюдала такую забаву, и вначале всё это было ей в новинку и развлекало. Она дивилась на своры изящных высокомерных борзых — такие красивые и сдержанные, они оказывались страшны, когда надо было брать добычу. А гончие, нетерпеливые и громкие! Вся свора непрестанно лаяла на разные голоса; Завадский объяснил, что его доезжачие умеют по голосу отличить любую собаку в своре.

Анна с несколькими приглашёнными дамами принимала участие лишь в выезде на поля — затем они должны были прогуливаться по окрестностям и издалека наблюдать, как лихая свора вместе с всадниками понесутся за дичью. Ещё с утра слуги хозяина разведали нахождение большого количества лис в округе: на них-то и должны были напасть нетерпеливые гончие и борзые.

Когда охотников расставили, все разошлись по коням — издалека донеслось первое переливчатое: «У-лю-лю!» Охота началась. Рванули, взрывая лапами комья земли, гончие, с диким лаем и визгом помчались, петляя, лисицы; и только после завопили, надрываясь, доезжачие: «Отрыщь! Отрыщь! Ату его! Ату-ту-ту!» В дело вступали борзые.

Анна вглядывалась в лица знакомых дам: у многих глаза горели азартом, а изящные руки были сжаты в кулаки. Нет, ни за что она не стала бы принимать участие в такой забаве! Анна ни разу не видела лисы или волка в их естественном месте обитания, но отчего-то ей показалась отвратительной мысль, что молодое, полное сил животное станет жертвой охотников и псов!