К нам осень не придёт
Шрифт:
— Нам стоило бы вернуться в дом, вы продрогли, — заметил Всеслав. — Поверьте, Анна Алексеевна, я не хотел бы вас пугать! Но, коль скоро этот запах сам по себе не мог оказаться на вашей обуви — не знаю, какую иную цель преследовал человек, который это сделал.
Графиня упорно молчала, будто не замечая Полоцкого. Всеслав взял её за локоть и осторожно повернул лицом к себе.
— Анна Алексеевна! Вы слышали, что я сказал? У вас есть хоть какие-то предположения, кто хотел бы вам навредить?
Она медленно покачала головой.
— Кто-нибудь, кто мог вас возненавидеть?
— Моя мачеха… Она ненавидела меня ещё до моего рождения. Из-за папеньки, потому что они тогда…
Анна прервала сама себя и вскинула на него глаза.
— Но всё это не имеет отношения ко вчерашнему. Мачехи здесь нет, она осталась в Петербурге. И она не прикасалась к моим вещам: их доставил посыльный, приняла горничная сестры и сразу принесла ко мне в комнаты, а уж потом моя Люба всё упаковала.
Мачеха? Всеслав мог бы поклясться, что это похоже на правду — он довольно долго наблюдал за мачехой Анны, будучи у них в гостях. Вот только вдова Алексея Калитина никак не могла бы добраться до Анны в усадьбе Завадских. Да и не слишком это надёжно: пожелай она избавиться от падчерицы, наверняка выбрала бы более верный способ. Или она не хотела губить падчерицу, а лишь искалечить? Второй вопрос — откуда бы у Катерины Фёдоровны взялось подобное зелье, Анне, похоже, и в голову не пришёл, Всеслав же решил пока не пугать её ещё больше.
— Возможно, ваша мачеха могла приказать горничной проделать это с вашей одеждой и обувью.
— Моей Любаше?! — Анна задохнулась от возмущения. — Да вы с ума сошли? Она и её мать служат нашей семье с тех пор, как мой отец…
— Успокойтесь! Поверьте моему опыту, графиня, очень немногим людям стоит доверять по-настоящему. И почти любого, самого прекрасного слугу можно подкупить: вопрос лишь в цене.
— Даже слушать не хочу! — отрезала она. — Если бы вы знали Любу, вы бы никогда так о ней не говорили!
— Хорошо, оставим вашу Любу в покое. Но вы сказали, что покупки приняла горничная сестры — ей вы тоже полностью доверяете?
Всеслав сразу почувствовал, что эта, вторая догадка была для Анны ещё ужаснее, чем первая. Она сжала кулаки и замотала головой, точно отгоняя страшное видение.
— Вы хотите сказать, что Элен могла отдать такой приказ?.. Нет! Нет, это невозможно! Какое вы имеете право говорить такие мерзости про мою семью?! — голос её дрогнул и сорвался; графиня отвернулась.
Да, теперь гнев и страх Анны, пожалуй, выльется на него — вместо того, чтобы успокоиться и поразмыслить, она устроит ему истерику и обвинит в поклёпе на своё драгоценное семейство. Всеслав бы и не стал так уверенно всё это утверждать, если бы не рассмотрел семью Анны собственными глазами и не убедился, что обстановка там далеко не была благополучной. Те близнецы, которых графиня Левашёва представила ему, как своих детей — это были милые, прелестные человеческие ребятишки. И они совершенно точно не были внуками его Златы — здесь он не мог заблуждаться. Такие вещи он понимал тем неподвластным людям чувством, которые называют звериным чутьём.
— Подождите, Анна Алексеевна, успокойтесь! Я пока ничего не утверждаю, а просто пытаюсь предостеречь вас! Тот, кто хотел причинить вам зло, возможно, не остановится, когда убедится в своей неудаче. Если же говорить о мотивах, в любой семье найдётся…
Она резко развернулась, подскочила к Всеславу и судорожно вцепилась в его редингот — на смуглых щеках блестели потёки слёз.
— Вы не смеете, не смеете обвинять моих родственников! Вы всё лжете! Я не желаю этого слышать!
Дождь, что долго таился среди туч, наконец собрался с силами и хлынул в полном согласии с ледяным ветром, так что деревья и кусты закачались их стороны в сторону. Всеслав хотел было снять пальто и укрыть Анну, но она отбросила его руку и кинулась бежать по аллее к дому.
* * *
Октябрьский день клонился к вечеру, когда Левашёв с супругой прибыли домой. Владимир был рассеян, с Анной всю дорогу держался ровно и приветливо; когда же ему навстречу выбежала Елена, держа на руках малыша, он нежно поцеловал её в лоб, будто законную супругу после недолгой вынужденной разлуки. Элен расцвела и по обыкновению принялась рассказывать, как растут и чему научились за эти дни их малютки.
— После, дорогая, я буду готов выслушать от тебя самый подробный отчёт о наших наследниках, — шутливо перебил её Владимир. — Однако скажи мне, дома ли теперь маменька?
— Вот четверть часа назад вышла, — развела руками Елена. — Она тебе нужна?
— Да, и притом срочно. Куда она направилась, не сказала?
— Послала Марфу за извозчиком каким-то знакомым, мол, тот хорошо знает, куда ехать. Это она какую-то родственницу старенькую навещает, много лет уже, но меня с собой ни разу не брала. Маменька говорит, та старушка давно не в памяти, только её узнает, так что ездить с ней не надобно.
Вот удружила Катерина Фёдоровна, надумала на ночь глядя по гостям ходить! Когда ему так нужно именно теперь с ней посоветоваться! Видя его хмурое лицо, Елена лишь тихонько вздохнула и направилась к детям.
В семье уже привыкли к тому, что Катерина Фёдоровна и Владимир подолгу обсуждали дела — то есть управление имуществом покойного Алексея Петровича. С тех пор, как Левашёв устроился на службу к графу Нессельроде, времени на остальное стало сильно не хватать. Перед графом встал вопрос: продавать ли большую часть наследства или передать управление кому-то из семьи? На Анну — никакой надежды, она не деньгами интересовалась и не желала вникать во всякие торговые дела. Елена и не прочь была показать себя нужной Владимиру, но дети слишком требовали её заботы, а по складу характера она никак не могла манкировать материнскими обязанностями. А вот тёща, к удивлению Левашёва, охотно вызвалась на эту роль и даже проявила деловитость и предприимчивость, которых Владимир и не ожидал. Сообща они решили часть предприятий обратить в золото, часть сдали внаём, а управление тем, что осталось, Катерина Фёдоровна взяла на себя.