К суду истории. О Сталине и сталинизме

Медведев Рой Александрович

Особенно тщательно органы НКВД «охраняли» авторитет самого Сталина. Фактически уже с 1934 – 1935 гг. государственным и политическим преступником считался всякий человек, хотя бы и горячо преданный идеям социализма, но неодобрительно отзывающийся о Сталине, допускающий такие действия и разговоры, которые если не прямо, то косвенно можно было бы истолковать как умаление личности и заслуг Сталина. Достаточно было рассказать анекдот, в котором фигурировал Сталин, или нечаянно повредить его портрет, а тем более высказать сомнение в правильности тех или иных утверждений Сталина, чтобы оказаться в числе «врагов народа». Как в Германии Академия права объявила в годы фашизма «любовь к фюреру» правовым понятием, а «нелюбовь к фюреру» была объявлена преступлением, так и в нашей стране любовь к Сталину и преданность ему были объявлены обязательными для всех советских людей.

Еще в период после Октябрьской революции

в политической и юридической практике Советского государства стал проводиться ложный тезис о тождестве субъективного и объективного в деятельности коммуниста или беспартийного. Но особенно настойчиво этот тезис насаждался в годы сталинизма. В соответствии с этим тезисом было неважным, что субъективно тот или иной человек предан рабочему классу и Советской власти, однако если он своей действительной или мнимой ошибкой нанес, по мнению вождей партии, вред ее политике, то независимо от своих субъективных побуждений этот человек должен рассматриваться как враг советского народа. Жестокой проработке, а иногда и репрессиям подвергались и так называемые «примиренцы», т. е. люди, сами не совершившие никаких политических ошибок, но призывающие к более мягкому отношению к тем, кто якобы совершил подобную ошибку и против которых была в данный момент направлена та или иная политическая кампания.

Еще одной причиной массовости репрессий 30-х годов был тот факт, что почти все сталинские законы и тайные приказания о проведении репрессий по тем или иным политическим мотивам немедленно обретали обратную силу. Так, например, органы НКВД стали получать доносы и карать людей за их пренебрежительные отзывы о Сталине, высказанные много лет назад, еще в пору бурных дискуссий 20-х годов.

Известно, что и в 20-е годы политическая борьба сопровождалась немалым количеством репрессий. Многие тысячи членов других партий находились в тюрьмах, лагерях, ссылке, в политизоляторах. И хотя к 1934 году большинство этих людей было на свободе и вело себя «благоразумно», в 1936 – 1937 гг. почти все они были снова арестованы. Им не предъявлялось никаких новых обвинений. Почти никто из этой категории не дожил до реабилитаций 1956 года.

УЧАСТИЕ В РЕПРЕССИЯХ ШИРОКИХ МАСС И ПООЩРЕНИЕ ДОНОСИТЕЛЬСТВА

Одна из наиболее страшных особенностей репрессий 30-х годов состояла в том, что в кампанию по разоблачению «врагов народа» втягивались массы, доверявшие Сталину. Кампания по борьбе с «врагами народа» сбила с толку сотни тысяч простых и в своем большинстве честных людей. Ядом подозрительности, смешанным с добрыми побуждениями, были отравлены миллионы. Они заболели шпиономанией. Кампания против «врагов народа» и «вредителей» приобретала характер массового движения, наподобие стахановского.

Особенно усердствовала в разжигании массового психоза центральная печать. Газеты «Правда» и «Известия» почти в каждом номере призывали трудящихся искать и разоблачать врагов народа и вредителей. «Враги и их покровители», «Вредительство при подборе кадров», «Враги орудуют на радиостанциях», «Кто орудует в Пряжинском районе», «До конца выкорчевать вражеские гнезда в наркомате торговли», «Здесь действуют враги», «Вражеская вылазка врагов народа в Свердловске» – сотни подобных статей поднимали массы на борьбу с «врагами». «Ни одна неполадка, – писала, например, "Правда" в передовой статье, – ни одна авария не должны пройти для нас незамеченными. Мы знаем, что агрегаты сами по себе не останавливаются, станки сами не ломаются, котлы сами не взрываются. За каждым таким актом спрятана чья-то рука. Не рука ли это врага – вот первый вопрос, который должен возникнуть у каждого из нас в таких случаях» [533] .

«Надо, товарищи, усвоить, – заявил 25 января 1937 г. на партийном активе Новосибирска первый секретарь Западно-Сибирского обкома партии Р. И. Эйхе, – ...что мы имеем такую богатую техническую оснащенность и такие кадры преданных людей, что ни в чем у нас срывов быть не может. В той организации или на том предприятии, где начинается конвейер неполадок, провалов, там прежде всего смотри и ищи врага» [534] .

Под влиянием подобных призывов любая ошибка хозяйственника, просчет инженера, опечатка, допущенная по вине редактора или корректора, выпуск плохой книги – все это нередко рассматривалось как умышленное вредительство и служило поводом для ареста. Даже школьники искали всюду тайные знаки или символы. Их «находили» на рисунках в книгах и тетрадях, на пионерских значках [535] . Даже многие объективные трудности: низкую зарплату учителей, недостаток средств, большой отсев учащихся из школ, быстрый износ оборудования и т. п. – некоторые из людей демагогически пытались объяснить умышленным вредительством. Излишняя подозрительность доходила до нелепостей. Маршал артиллерии Н. Н. Воронов вспоминал в своих мемуарах, что из одного военного

округа пришло донесение: штыки у военных винтовок стали гнуться, они, мол, явно вредительские и для боя непригодны. Специальная комиссия из Москвы установила на месте, что шум о негодных штыках поднял какой-то оружейный техник, которому пришло в голову зажать конец штыка в больших стационарных тисках и попытаться, опираясь всем телом на ложе винтовки, погнуть штык. Это ему удалось. Вот и поднялась тревога. После тщательной проверки комиссия установила, что штыки имеют большой запас прочности и вполне пригодны для боя [536] .

В чем только не обвиняли людей в те годы! В анонимном доносе на военкома Киргизии А. Я. Веденина говорилось, что он нарочно набирал в армию пегих лошадей, чтобы демаскировать красную кавалерию перед лицом будущего врага [537] .

Один из начальников пожарной охраны в Москве ответил на политзанятиях на прямо заданный вопрос, что в 1917 году отрядами Красной гвардии в Москве командовал Н. Муралов (что соответствовало истине). И сразу же был арестован как контрреволюционер.

По свидетельству писателя А. Письменного он познакомился после войны с горным инженером по фамилии Бодуэн. Этот инженер был в 1937 году арестован из-за своей иностранной фамилии, хотя он был племянником известного русского лингвиста Бодуэна-де-Куртенэ. Его пытали холодом полтора года, пока он не признался, что он «шпион».

В тюрьмах и лагерях можно было встретить людей, осужденных «за распространение стихов Пастернака», «за связь с Ильей Эренбургом» (хотя ни Пастернак, ни Эренбург не подвергались репрессиям), «за чтение стихов Есенина», «за подготовку заговора с целью восстановления Австро-Венгрии» и даже «по подозрению в намерении изменить Родине». В одной из уфимских тюрем Р. Г. Захарова встретила учительницу, которую обвиняли в том, что она была якобы связана с Финляндией и ее должны были провозгласить марийской королевой после свержения Советской власти. В Минске, по свидетельству Я. Дробинского, одного старого закройщика обвинили в том, что он дал фасон раскроя слишком узких карманов в брюках спецодежды, чтобы вызвать недовольство населения. Некоторых старых большевиков обвиняли в том, что они вступили в партию, «чтобы взорвать ее изнутри». В Новосибирске группа рабочих строителей 1913 – 1914 гг. рождения обвинялась в поддержке армии Колчака. Одного из директоров родильного дома в Гомеле обвинили в том, что он приказал заражать всех родившихся детей сифилисом. Известного художника В. И. Шухаева и его жену обвинили в том, что они были членами партии «боротьбистов», хотя он никогда не слышал о существовании такой украинской партии. В Москве была арестована большая группа филателистов, проводивших обмен марками с зарубежными любителями. Филателистов обвиняли в том, что они под видом обмена марками передавали за границу секретные сведения. По свидетельству В. Т. Шаламова, в Москве были арестованы и члены общества «эсперантистов». Само название искусственного языка «эсперанто» внушало, по-видимому, большой страх органам безопасности. По клеветническим доносам были арестованы многие спортсмены, принимавшие участие в международных соревнованиях. Для некоторых бесчестных деятелей спорта донос в НКВД был легким способом избавиться от соперников. Были арестованы мировой рекордсмен пловец Семен Бойченко, футболисты «Спартака» братья Старостины, мастер спорта А. Поляков и др.

Достаточно было в одном из кинотеатров Владивостока показать киножурнал, где среди многих лиц был заснят арестованный за 2 месяца до показа картины московский руководитель, как «Правда» поместила статью «Вражеская вылазка», призывая внимательно присмотреться – нет ли врагов народа среди работников кинотеатра, в киноорганизациях Владивостока и в Главреперткоме в Москве. Даже такая безобидная книга, как «Указатель литературы для альта и виольдамура», была объявлена «вредительской» и «фашистской» книжонкой только потому, что в «Указателе» упоминались произведения некоторых современных немецких композиторов.

Раздувая массовый психоз, «Правда» и «Известия» внимательно следили за позицией местных газет, подстегивая нерадивых. В «Правде» можно было прочесть: «Если внимательно изучить комплекты киевской областной газеты "Пролетарская правда", то в глаза бросается весьма странное обстоятельство. На страницах газеты не разоблачен ни один враг. Как правило, газета разоблачает уже разоблаченных врагов» [538] .

В лихорадочные поиски «врагов народа» втягивались не только члены партии, но комсомольцы и даже пионеры. Летом 1937 года в статье о перевыборах в комсомоле «Правда» заявляла: «Выборы прошли уже в 1525 первичных организациях... Между тем, буквально по пальцам можно пересчитать собрания, где остро, боевито обсуждались вопросы комсомольской работы, где в ходе обсуждения кандидатур были разоблачены отпрыски фашистских агентов, пробравшиеся в комсомол» [539] .